Всем стоять на Занзибаре. Джон Браннер

на все сто, когда тебе стукнуло всего двадцать четыре…

      По всей вероятности, у него впереди лет пятьдесят, и надежный шанс еще на десять. Принимая предложение, которое ему сделали, он не заговаривал про пенсию и тем более про отставку.

      Да, на пенсию его со временем отпустят. Но он понятия не имел, позволят ли ему когда-нибудь уйти в отставку.

      В последние недели его знакомые замечали вслух, что он выглядит старше своих лет и что у него появилась манера уходить в себя. Они удивлялись, что же с ним случилось. Но будь у кого-нибудь возможность сказать: «Дональд спрашивает себя, сможет ли бросить свою работу», даже самые близкие из этих знакомых – человек, на пару с которым он снимал квартиру, и бесконечная череда терок – поглядели бы на него в полном недоумении:

      – Работу? Какую работу? Дональд не работает. Он – свободный дилетант!

      На всем белом свете правду о нем знали приблизительно пять человек и компьютер в Вашингтоне.

      – Садитесь, Дональд, – сказал декан и махнул узкой рукой в сторону стула.

      Дональд послушался, внимательно разглядывая сидящую в кабинете незнакомку: у этой женщины едва за сорок был изящный овал лица, хороший вкус в одежде и теплая улыбка.

      Он немного нервничал. В последнем выпуске университетского студенческого журнала он опубликовал кое-какие заметки, а потом пожалел, что предал их гласности, хотя, если бы на него надавили, он бы честно ответил, что действительно верил в то, что написал, и до сих пор верит.

      – Познакомьтесь, доктор Джин Фоуден, – сказал декан. – Из Вашингтона.

      Перед Дональдом замаячила пугающая перспектива: его аспирантский грант будет отозван на том основании, что он «неблагодарный подстрекатель». Поэтому он холодно и довольно неискренне кивнул посетительнице.

      – Что ж, с вашего позволения я оставлю вас познакомиться поближе, – сказал декан, поднимаясь на ноги.

      Это еще больше сбило Дональда с толку. Он-то ожидал, что старый хрыч пожелает остаться и будет беззвучно хихикать на протяжении разговора: сейчас еще один нахальный школяр попадет под нож. Дональд никак не мог понять, зачем его сюда вызвали, а потом доктор Фоуден достала и развернула на столе тот самый студенческий журнал.

      – Ваша статья произвела на меня большое впечатление, – решительно сказала она. – Вы считаете, что с нашей системой обучения не все ладно, не так ли, Дон? Можно я буду звать вас Доном?

      – Да, если я смогу называть вас Джин, – угрюмо ответил Дональд.

      Она задумчиво оглядела его. Четыре пятых нынешнего населения Северной Америки можно было считать привлекательными или красивыми: сбалансированная диета и недорогое компетентное здравоохранение наконец об этом позаботились. Теперь, когда вступило в силу евгеническое законодательство, доля красивых, по всей видимости, увеличится. И все же в Дональде Хогане было что-то неординарное. Женщины обычно называли это «личностью». Однажды студент, приехавший по обмену из Англии, сказал ему, что это «упрямство», и это слово Дональд воспринял как комплимент.

      У него были русые борода и волосы,