Белая гвардия. Михаил Булгаков

Край украинский, здесь есть элементы, которые хотят балакать на этой мове своей, – пусть!

      – Пять процентов, а девяносто пять – русских!..

      – Верно. Но они сыграли бы роль э… э… вечного бродила, как говорит князь. Вот и нужно было их утихомирить. Впоследствии же гетман сделал бы именно так, как ты говоришь: русская армия, и никаких гвоздей. Не угодно ли? – Шервинский торжественно указал куда-то рукой. – На Владимирской улице уже развеваются трехцветные флаги.

      – Опоздали с флагами!

      – Гм, да. Это верно. Несколько опоздали, но князь уверен, что ошибка поправима.

      – Дай бог, искренне желаю, – и Турбин перекрестился на икону божией матери в углу.

      – План же был таков, – звучно и торжественно выговорил Шервинский, – когда война кончилась бы, немцы оправились бы и оказали бы помощь в борьбе с большевиками. Когда же Москва была бы занята, гетман торжественно положил бы Украину к стопам его императорского величества государя императора Николая Александровича.

      После этого сообщения в столовой наступило гробовое молчание. Николка горестно побелел.

      – Император убит, – прошептал он.

      – Какого Николая Александровича? – спросил ошеломленный Турбин, а Мышлаевский, качнувшись, искоса глянул в стакан к соседу. Ясно: крепился, крепился и вот напился, как зонтик.

      Елена, положившая голову на ладони, в ужасе посмотрела на улана.

      Но Шервинский не был особенно пьян, он поднял руку и сказал мощно:

      – Не спешите, а слушайте. Н-но, прошу господ офицеров (Николка покраснел и побледнел) молчать пока о том, что я сообщу. Ну-с, вам известно, что произошло во дворце императора Вильгельма, когда ему представлялась свита гетмана?

      – Никакого понятия не имеем, – с интересом сообщил Карась.

      – Ну-с, а мне известно.

      – Тю! Ему все известно, – удивился Мышлаевский. – Ты ж не езди…

      – Господа! Дайте же ему сказать.

      – После того, как император Вильгельм милостиво поговорил со свитой, он сказал: «Теперь я с вами прощаюсь, господа, а о дальнейшем с вами будет говорить…» Портьера раздвинулась, и в зал вошел наш государь. Он сказал: «Поезжайте, господа офицеры, на Украину и формируйте ваши части. Когда же настанет момент, я лично стану во главе армии и поведу ее в сердце России – в Москву», – и прослезился.

      Шервинский светло обвел глазами все общество, залпом глотнул стакан вина и зажмурился. Десять глаз уставились на него, и молчание царствовало до тех пор, пока он не сел и не закусил ветчиной.

      – Слушай… это легенда, – болезненно сморщившись, сказал Турбин. – Я уже слышал эту историю.

      – Убиты все, – сказал Мышлаевский, – и государь, и государыня, и наследник.

      Шервинский покосился на печку, глубоко набрал воздуху и молвил:

      – Напрасно вы не верите. Известие о смерти его императорского величества…

      – Несколько преувеличено, – спьяна сострил Мышлаевский.

      Елена возмущенно