Из семилетней войны. Юзеф Крашевский

не посчастливится, так как на первом же шагу имел несчастие встретиться с вами.

      Аммон стукнул палкой о землю и оперся на нее.

      – Молокосос! – крикнул он. – Неужели ты думаешь, что если в Берлине ты не нашел счастья, то найдешь его здесь?.. Что ты покоришь его своим красивым лицом, плавной речью… Ошибаешься… Здесь тоже счастье не легко дается!.. Да и где оно? При дворе? У Брюля? У старух? Ты думаешь, что здесь лучше будет?

      Симонис насмешливо улыбнулся.

      Хотя ему не хотелось выдавать свой секрет, но желание жестоко отомстить своему родственнику победило.

      Сделав вид, что последние слова Аммона к нему не относятся, он посмотрел на него с сожалением и, вложив одну руку в карман, начал медленно, сквозь зубы говорить:

      – Я не ищу счастия и не гонюсь за ним… Я приехал по своим делам.

      – Да будь я проклят, если у тебя есть здесь какие-нибудь дела! Но какие же это дела? Карманные… юбочные или…

      – Это уж мое дело, – живо ответил Симонис, – но вы, господин советник, ставший мне поперек дороги, чтобы вторично выбранить, считая это единственной своей обязанностью в качестве родственника, вы, господин советник, могли бы мне оказать большую услугу, которая вам ничего бы не стоила…

      Аммон как будто растерялся.

      – Мне нужно знать адрес господина Бегуелина, с которым мне необходимо повидаться, – прибавил Симонис.

      Бегуелин и Аммон оба были швейцарцы, но, несмотря на это, они ненавидели друг друга. Аммон считал себя начальником Бегуелина, а последний обходил его и имел непосредственное сношение с Берлином. Достаточно было произнести одно имя Бегуелина, чтобы возбудить в старике жгучее любопытство. Он даже подскочил.

      – Зачем тебе Бегуелин, зачем? – нетерпеливо спросил советник.

      – Это мое дело, мне только хотелось узнать его адрес.

      Старик пристально посмотрел на своего племянника, плюнул в сторону, сморщил брови и, не сказав больше ни слова, возвратился к носилкам и велел нести себя к дворцу.

      В ту же сторону пошел, не торопясь, и Симонис, довольный тем, что отомстил своему дяде.

      На довольно узкой улице, ведущей к дворцу, было большое движение; все торопились на концерт, в театр, к королю. Носилки и экипажи направлялись в одну сторону, так что наш молодой герой имел возможность присмотреться к роскошным ливреям, парикам, лошадям и даже к красивым женским головкам, которые, время от времени, выглядывали из окон карет.

      Среди этой толпы Симонис первый раз в жизни увидел восточные костюмы, каких он еще никогда не видал, и принимал польскую знать за каких-то посланников из экзотических стран.

      Все они обращали внимание посторонних, которые любовались их богатыми нарядами, саблями и довольными лицами.

      Макс остановился у стены какого-то дома и все свое внимание сосредоточил на проезжающих, не замечая, что в то же время другой, такой же зритель, только немного постарше стоял на противоположной стороне улицы, который пристально смотрел на него. Он несколько раз уже проходил