заново. Я уже указывала, что наш негативизм не был замешан на разочаровании, напротив: мы отвергали настоящее во имя будущего, которое наверняка осуществится и которому сама наша критика помогала явиться на свет. Большая часть интеллектуалов занимала ту же позицию, что и мы. Не отделяя нас от эпохи, наш анархизм исходил от нее и примирял нас с нею; в нашем противостоянии элитам у нас было множество союзников, и наши пристрастия отражали пристрастия большинства наших современников: было принято любить джаз и кино. Большинство фильмов, которые нам нравились, получали одобрение публики: например, «Частная жизнь Генриха VIII», открывший нам Чарльза Лоутона. «Куле Вампе» Брехта, имевший не слишком большой успех, не вдохновил и нас; Герта Тиле была очаровательна в роли безработной, но фильм был до такой степени «ангажирован», что фон Папен запретил его; от этого фильма мы ожидали многого, однако замысел его был достаточно тяжеловесным, а воплощение не отличалось особым искусством. В одном, правда, мы отличались от средней публики: нам не нравились французские фильмы; благодаря удивительному Инкижинову мы без отвращения посмотрели «Человеческую голову», и нас восхитило «Дело в шляпе» братьев Превер: но именно Преверы избегали характерного для французского кино то грубого, то пресного реализма, который не искупала никакая экзотика. В мюзик-холле мы вместе со всеми наслаждались Дамией, Мари Дюба и крошечной Мирей, когда она пела «Укрывшись в траве». На парижский небосвод всходили две звезды: Жиль и Жюльен. Анархисты, антимилитаристы, они выражали острый протест и простые надежды, волновавшие тогда прогрессивные сердца. Левая критика возносила их до небес. В первый раз, когда мы слушали их в кабаре на Монмартре, они были во фраках, чопорные и неуверенные. На сцене «Бобино» они выступали в черных трико, их исполнение «Кровавой игры», «Доллара» и еще двадцати песен вызывало бурную овацию. Мы неистово аплодировали вместе со всеми. Обычно танец наводил на нас скуку, но когда в июне приехавшая из Вены балетная труппа Йосса показала пацифистский балет авангарда «Зеленый стол», мы были в числе зрителей, каждый вечер восторженно встречавших их.
Пасхальные каникулы мы провели в Лондоне. Город, еще более грандиозный, чем Париж, и новый для нас: мы устремились на улицы и бродили часами напролет. Пиккадилли, Сити, Хэмпстед, Путни, Гринвич: нам хотелось видеть все. Мы влезали на второй этаж красного автобуса, переносившего нас в отдаленное предместье, и возвращались оттуда пешком. Обедали мы в ресторане сети «Лайонз», в одной из старинных таверн Стрэнда или в каком-нибудь ресторане Сохо и снова пускались в путь. Порой начинался дождь, и мы не знали, где укрыться; отсутствие кафе приводило нас в замешательство: как-то во второй половине дня мы не нашли другого убежища, кроме метро. Нас забавляли обычаи английской жизни; по утрам к breakfast[36] в столовой гостиницы женщины выбирали удивительные туалеты, похожие одновременно на домашнее и на вечернее платье; днем мужчины действительно
