Россия распятая. Илья Глазунов

нечего – живу почти как питекантроп – все зависит от успеха охоты. Живу в пещере 6 кв. метров. Спим на полу. Это огромное счастье, что есть пещера. Воду носим с этажа ниже нас. Комнату дал один приятель – «пока живите». «Пока» длится 3 месяца.

      Государство от меня отказалось – ни одного заказа, ни рубля. Живу охотой – портретами частных лиц и долгами. Хожу в черном пиджаке. Пишу это сейчас потому, что хочу тебе нарисовать картину моей жизни…

      На фронте я был бы генералом за выдержку и проведенные рейды в тыл врага. Но для меня важно другое, как и для каждого солдата, – хожу живой. Пока не умер.

      Художники меня люто ненавидят. Раньше лазили с Ниной через 5-метровый забор в общежитие Университета. Спали там на полу. Потом сорвался с забора – было очень холодно и дул ветер, – ходил 2 недели с повязкой, не мог даже рисовать. Теперь есть очень хорошая пещера. И несколько друзей…

      Все, что я делаю, рубится начальством (плакаты, книги и т. п.), потому что я Глазунов. (Меня много лет не принимали в Союз художников. Травля велась умело и продуманно. «Такого художника нет и не будет!» – сказали мне как-то в ГлавИЗО Министерства культуры СССР. – И. Г.). Но я очень счастлив, все хорошо. Должны даже прописать на один год. Прошу тебя всем говорить, что я живу хорошо. В том числе Нининым родным.

      Спасибо за воспоминание обо мне…

Любящий тебя Илья Глазунов.Москва.

      23 февраля 1967 г.

      Дорогой дядя Миша!

      Я пишу тебе из Владивостока – завтра уезжаю во Вьетнам спецкором «Комсомольской правды».

      Как твое здоровье, дорогой дядя Миша? Нина мне рассказала, что была у вас, что ты меня немножко помнишь. Я тебя никогда не забываю, всегда с любовью и благодарностью вспоминаю тебя. Без тебя я бы не стал художником. Ты сделал для меня очень много в жизни – и не думай, что это когда-нибудь можно забыть…

      Читал ли ты журнал «Молодая гвардия» № 10 и 12 за 1965 год и № 2 и 6 за 1966 год?

      В 10 номере есть о тебе (вернее, есть та маленькая часть, которую оставила редакция из-за сокращения). Мне так хочется тебя видеть, и я надеюсь, если ты не против этого, навестить тебя после возвращения из Вьетнама (где, по печати, сейчас очень бомбят).

      Ехать 7 дней на судне, которое везет хлеб во Вьетнам. Плыть мимо Гонконга, может быть, пристанем туда. Верещагин был всегда среди боя – почему бы и мне… не побывать в огне?

      Нина говорила, что ты был в Москве. Мне бы хотелось тебе – моему «основоположнику» показать свои новые работы. Если бы ты не вывез меня из блокадного города, я бы умер там, как и все.

      Сейчас «пробиваем» мою монографию на 100 репродукций – может быть, что и выйдет.

      Четыре недели назад я стал членом Союза художников, а то жил как собака, всеми распинаемый и оплевываемый.

      Желаю тебе, мой дорогой дядя Миша, всего самого хорошего, здоровья, многие лета и надеюсь скоро (через месяц) видеть тебя.

Целую тебя и обнимаю. Твой Илюша.(Я еще не знал тогда, что дяди Миши уже нет на свете…)

      Последнее письмо, которое я приведу здесь, написано моей женой Ниной в 1967 году – точная дата неизвестна, – когда мы уже жили в