Неизвестная гастроль Владимира Высоцкого. Виктор Михайлович Брусницин

улице, идя к колодцу и привычно окидывая равнодушным взглядом околоток, убедилась в ходко бегущей к селению машине, плохо различимой в клубах пыли. Уже на въезде выявилась копейка – диковина предельная. Поравнявшись, агрегат встал и высунулась рожа в темных, невиданных очках и смоляных усах.

      – Бабушка, где дом Вениамина Русских?

      Агафья вальяжно, с грохотом свалила с плеча коромысло. Степенно разогнулась, венозной кистью туго сделала изгиб:

      – Здравствуйтя, второй переулок направо, третья изба. Толькё нету – в поле.

      – Жена, дети?

      – В район укатили.

      Мужчина поджал губы и почесал подбородок лощеными ногтями.

      – А сельсовет где?

      Жест рукой:

      – Этта беги, ек жо по праву руку хабазина с таблисой. Нарядной дом, не промахнешь. Толькё… – женщина строго посмотрела.

      Авто фыркнуло, взъярило пыль и резво покатило.

      По обширному крыльцу сельсовета шумно протопали трое мужчин. Марья Ильинична, дородная зрелая баба в обвислой на бюсте блузке и складчатой цветастой юбке, делопроизводитель самого широкого масштаба, поливала цветы.

      – Здоровы будем? – поинтересовался, сунув в открытую дверь голову, очки.

      Ильинишна предусмотрительно замерла на шаги, круто повернула голову. Вопрос застал врасплох, кивнула головой не без испуга: «Здрасьсте». Все трое вальяжно внедрились в светлую, просторную комнату.

      – Понимаете, – с экономной улыбкой продолжил брюнет, – мы… э-э… в общем тут товарищи из столицы (указательный кивок головой). Артисты. Так получилось, летели в Тюмень, да сделали вынужденную посадку на неком запасном аэродроме – ну, не будем конкретизировать, вы можете не знать. Доставили в Заблудово (районный центр), два дня получаются пустыми. У товарища в вашем селе как раз проживает родственник. Вениамин Русских. Оказия.

      Товарищ, на которого ладонью указал докладчик – тот вполоборота уныло рассматривал картину, примитивную поделку – молчаливо предоставил фас, шевельнул бровями. Высокий, объемистый, в несколько мятом, но броском костюме. Галстук. Третий, в легкой куртке, как и доводящий до сведения, сравнительно со спутниками невысокий, с правильными чертами лица, аккуратным пробором – ну да широко известно – стоял сзади, привалившись к косяку.

      – Ага, ага, очень понятно. Оказия, как жо. – Ильинишна засуетилась. – Дэк… в поле Беньямин-от. Ой, господи… Пошлю буди парнишку. Вы присаживайтеся, это ведь не скоро. Господи!

      Заполошно прыснула вон, тут же прибежал ее вопль: «Колькя!!!» Возня, неразборчивая и страстная речь минут пять, цокот копыт. Чернявый, пригнув голову, наблюдал в окно, остальные между тем освоили обшарпанный, покрытый дерматином диван. Громоздко вернулась. Модные очки осведомился:

      – Председатель, я понимаю, тоже в поле?

      – Как есть… Знаете что, айдате ко мне. Тут три дома. Я и тесто поутре завела. И похлебку каку смастерим. Должно часа полтора ждать, не иначе.

      Невысокий подал голос, судя по всему решающий. Мягкий и низкий, отчетливый и близкий:

      – Вас как величают?

      – Марья Ильинишна. Да Ильинишна, а то не поверят.

      – Стало быть, я Володя. – Не поворачиваясь, растопыренными пальцами указал в родственника. – Павел… (Жест в направлении брюнета в очках, явно самого молодого.) Игорь Яковлевич.

      – Ага. Ну так что?

      – Отчего же… – Володя поднялся. Тронулись (авто, заперев, оставили здесь, укрепленные восклицанием Ильинишны: «Да ково ему сделатся»).

      Ветхонькие прикладные постройки в ограде, куры, мощеный двор в помете и проросших, бледных цветочках, кондовая справная изба с голыми стенами внутри из стесанных трещиноватых землистых бревен, домотканые дорожки, отменная прохлада, настоянный запах простой жизни.

      Расположились в горнице, за обширным столом, куда споро улеглась вспорхнувшая свежая скатерть. С одной стороны приспособилась хорошо знакомая с тылами скамья, с другой были организованы два стула. «Вот, пока полистайтё», – хозяйка гордо хлопнула журнал «Советский экран» двухгодичной давности. Далее хлопотливо скрылась. Володя курил в угодливо предоставленную массивную пепельницу, он с Павлом освоили скамью, Игорь Яковлевич расположился напротив, рассуждал:

      – Погодка. Не помешает окунуться, я заметил прудок.

      – А-то и рыбалку организуем, – согласился Игорь Яковлевич.

      – Нда, порой думаешь – вот она, истинная благодать.

      Неподвижно сидя, скосился Павел:

      – Кто-то, помнится, благодать в предназначении разглядел. Дескать, благо не пользование, а воздаяние.

      – Так оно, только тут и рабское сквозит.

      – Сказал свободный человек, – вкрапил Игорь Яковлевич.

      – Слушайте, на рыбалку здесь тянет, на словоблудие – нет, – посетовал Володя.

      – Ищи во слове вдохновенье, во славе лишь отдохновенье, – пафосно изрек Игорь Яковлевич.

      – Ага, Ильинишна! Вы