Мон-Ревеш. Жорж Санд

фургон, в котором было все ее движимое имущество, от кровати с балдахином до рабочей шкатулки фиалкового дерева. Бережливая и опрятная, как большинство старых дев, обреченная болезнями на сидячий образ жизни, окруженная слугами старого закала, из тех, что благоговейно почитают даже собачек своей госпожи, канонисса с годами становилась все суше и меньше и наконец незаметно угасла, достигнув весьма преклонного возраста; тем не менее на пожелтевшем от времени персидском шелке, которым была обтянута гостиная, не образовалось ни единого пятнышка, из инкрустации на этажерках не выпало ни кусочка перламутра. Канонисса дряхлела, не давая обветшать ни одному из окружавших ее предметов. Гостиная была почти такой же, как в тот день, когда канонисса прочла «Котидьен»{24} впервые, и как в тот день, когда она пыталась прочесть эту газету в последний раз. Ее мягкое кресло резного дерева, окрашенное в темный цвет, все еще стояло у камина; подушка, вышитая ее слабыми руками, казалось, ждала прикосновения ее исхудавших ног; решетки для углей, увенчанные позолоченными медными колпачками, все еще ярко блестели в пустом и темном очаге; потускневшие, попорченные сыростью зеркала почти перестали давать отражение, в них виделись лишь смутные, как призраки, фигуры. Единственным живым существом в этом святилище был старый попугай, поседевший до белизны; он спал на жердочке и, разбуженный солнечным светом, хрипло закричал, как бы жалуясь Манетте на то, что его потревожили раньше времени.

      VI

      – Не понравился ли случайно дамам из Пюи-Вердона этот ужасный попугай? – спросил Флавьен.

      – Попугай! – воскликнула испуганная Манетта. – Попугай нашей госпожи! Старый друг, при котором она родилась, который видел, как она умерла, и, может быть, увидит, как умрут присутствующие здесь молодые люди! Эта птица, господин граф, принадлежала вашей прабабушке; судя по сохранившимся в семье бумагам, ей уже более ста лет!

      – О-о, – сказал Тьерре, снимая шляпу, – это становится интересным; господин долгожитель (тут он низко поклонился попугаю), позвольте засвидетельствовать вам мое почтение. Вы, наверно, многое знаете; готов побиться об заклад, что вы могли бы спеть нам балладу на смерть маршала Морица Саксонского{25} – ведь вас, несомненно, научили и петь в дни вашей молодости.

      – Увы, сударь, он знал столько, что не помнит больше ничего. Он уже давно не говорил, когда…

      – Что – когда? – пораженный волнением Манетты, спросил Флавьен.

      – Тише, тише, господин граф, он встряхнулся, он почистил перья, он напыжился… Сейчас он скажет их, эти единственные слова, которые затвердил и которые помнит по сей день. Ну, Жако, раз уж тебе надо сказать… «Друзья мои…»

      – Друзья мои, – хриплым и жалобным голосом сказал попугай, – друзья мои, я умираю!

      – Как печально, – сказал Флавьен, – и кто же научил его этим словам?

      – Увы, сударь… – И глаза Манетты наполнились слезами.

      – Послушай, Крез, – сказал Тьерре, не слишком

24

«Котидьен» – ежедневная газета, выходившая в Париже с 22 сентября 1792 г. по 1847 г. Возникшая во время французской буржуазной революции, одновременно с первой Республикой, газета при Реставрации (1814–1830) стала органом роялистов, а в годы Июльской монархии (1830–1848) выражала взгляды правящей монархической группы.

25

…на смерть маршала Морица Саксонского. – Мориц Саксонский (1696–1750) – незаконный сын короля Августа II, курфюрста саксонского (1694–1733) и короля польского (1697–1706 и 1709–1733), маршал Франции, автор ряда военно-теоретических сочинений, оказавших большое влияние на развитие военного искусства XVIII в. Прадед Жорж Санд.