Последний сон Андрея Лыкова. Николай Лепота

уг ощутила себя лежащей на кровати, с обмирающим сердцем, с холодом в горле и животе. Андрея рядом не было, и это испугало ее. Коридор утопал в темноте, сонно стучали часы.

      –Андрюша,– позвала она тихонько. Никто не отзывался.

      Лена заметила полоску света, выбивающегося из-под двери ванной.

      – Андрей! – Не слушающимися ногами она переступила навстречу свету. – Где ты?

      Спросила почему-то шепотом.

      Не чувствуя пола, крадучись, добралась до двери в ванную, заранее зная, что произойдет. Дернула ручку. Заперто изнутри.

      Зазвенело в ушах. И сразу вдруг – глухота.

      Мир искривился и полетел – то кружась, то извиваясь. И она кружилась вместе со стенами.

      – Андрей! Открой! Андрей! – Кричала она, но не слышала своего голоса, ее уносило то влево, то вправо, и она с трудом удерживалась на ногах.

      Колотила в глухую дверь руками, но видела и чувствовала что-то совсем другое. То сама становилась огромной, и весь мир улетали куда-то к ногам, то превращалась в песчинку и лежала у самого порога, перед смутно белевшей в темноте дверью, уходящей в небеса.

      – Не пугай меня! Открой! Андрюша…

      В ответ из глубины, откуда-то сверху послышалось слабое шипение и шум бьющегося на ветру стираного белья. Лена отпрянула назад, судорога прокатилась у нее по животу, желудок дернулся, и ее вырвало.

      Кошмар не отступал, и она металась по коридору, ища выключатель, что-то натягивая с вешалки на плечи.

      Какие-то черные тени и тополя взметнулись, прорвав потолок, из глубокой тьмы вынырнуло, жарко дохнув в лицо, пламя пылающего камина, близко-близко возникли глаза Андрея, в зрачках их метался огонь.

      Лену трясло так, что колени стучали одно о другое, а локти поддавали под ребра, в бока и живот. Она ничего не замечала, несколько раз бросалась к двери ванной и колотила в нее руками, ничего не соображая. Шок поразил ее разум, она мучительно билась, запертая со всех сторон стенами, не зная, как вырваться наружу.

      Потом она услышала пронзительный крик, от которого заломило в груди. Еще раз – уже на лестничной площадке. И еще раз. Это был ее крик.

      1

      Знал ли он себя? Нет. Это он понимал, но не шел дальше. Призыв древних «познать самого себя» проходил мимо ушей, саботировавших мудрые слова. Слова эти безуспешно носились по миру, стуча в ушные барабанные перепонки, за которыми укромно таились физиологически теплые, но холодные к поучениям о самопознании мозги. Андрей посмотрел в зеркало, и в полутьме кабинета рассмотрел в отражении календарь уходящего в небытие 1999 года, полку с десятком запыленных книг и свое несколько болезненное с тенями лицо. Оттопырил уши. Отчего они не принимают сигналов разума?

      – Им не дано предугадать…

      Оставил уши в покое и бросил взгляд на мигавший посередине экрана курсор.

      Сюда он его кое-как дотянул, но дальше дело не двигалось. Не писалось.

      Двинул мышью… «Славная шуба у Ивана Ивановича! Чудо шуба: импортная дубленка со смушками…»

      Фигня. У него, может, и шубы нет. Может, у него пуховик… Хотя должна быть: председатель все же.

      Перечел в который раз заголовок «Гоголь в Осиновке».

      При чем здесь Гоголь? Ладно, эти два. А тот зачем?

      Пусть уж будет, как было: «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».

      В Осиновке все произошло точно, как у классика. Два соседа начали с ерунды, а разругались до смерти. До выстрелов дошло. До убийства. Правда, человеческих жертв удалось избежать.

      Лыков теперь силился рассказать об этом. Но с какого-то момента засомневался в «смушках» и вообще… На кой черт это все? Народ позабавить в воспитательных целях? Дескать, смотри там, народ! Не дуркуй. Думай головой да не дерись почем зря. А народу это надо?

      Кто не слышал об осиновском побоище, те, конечно, прочтут с интересом. Все же, какое-никакое, а развлечение.

      А кто не слышал? Все уж слышали. А если и нет, то сдались им эти «смушки». Ты им крови дай, мяса. Так и пиши: зае… засадил Ивану Ивановичу Иван Никифорович в глаз, аж смял его. Вдавил. Потек глаз наземь… Это – да. А если не было глаза, то на хрена им «смушки»?

      Главный идеолог-болтолог редакции Шестаков как только узнал обо всем, сразу узрел в происшествии «параллели». Он их везде узревал, потому что везде искал.

      – От точки до точки может и дурак написать, – говорил он, предполагая это качество в других. – А ты узри корень!

      Вот и тут, увидев тот самый корень раньше других, стал орать в коридоре:

      – Вот оно! Столкновение двух идеологий. Двух миров. Параллели налицо!

      Проорал для всех и вошел к Лыкову в кабинет. Дальше орать.

      Андрей перекрестил его:

      – Изыди!

      Не изошел. Остался. И даже от крестного знамения его не покособочило.

      – Противостояние фермера и колхозно-совхозного строя не вчера началось, не вчера и кончилось!

      – Не