Люди в погонах. Анатолий Рыбин

развел руками:

      – Какой разговор? Билеты на пароход в кармане, вещи упакованы.

      – А зачем же ты злишь меня? – строго спросила Наташа. – Я и так устала от волнений.

      Она помолчала, поправила упавшую на лоб прядку волос и, словно по секрету, сказала:

      – Ты знаешь, Сережа, я ведь и за тебя волнуюсь, за твои тетради.

      – Не веришь, что ли?

      – Верю, потому и беспокоюсь. Ты столько работаешь, нервничаешь – и все один. Посоветоваться толком не с кем. А там, в Москве, редакции журналов, газет. Обратишься – помогут. Разве не правда?

      – Рано о редакциях думать. – И, чтобы не возвращаться к этому разговору, предложил: – Пойдем спать.

      Они тихо вошли в квартиру. Комнаты выглядели неуютно. На полу стояли чемоданы, ящики и туго перетянутые ремнями узлы. Дети спали на одной кровати, головками в разные стороны: Володя, смуглый, лобастый и черноволосый, как отец, лежал лицом кверху, разбросав руки в стороны, Людочка – свернувшись калачиком. Глаза ее были прикрыты светлыми кудряшками, губы чуть-чуть улыбались.

      – Веселый сон снится, – шепотом сказал Мельников, осторожно поправляя сбитую в ноги простыню.

      Наташа кивнула головой:

      – Плывет, наверное. Весь день в пароходы играла.

      Они уселись рядом на стульях и глядели на детей с таким вниманием, будто не видели их целый год.

* * *

      Над бухтой поднималось солнце. Его лучи плавили длинную зубчатую косу, крабовой клешней уходящую в простор океана. Вся отгороженная косой вода отливала оранжевым блеском. В розоватой дымке покоились дальние сопки. Их крутые конусы, казалось, врезались в самое небо.

      Океан понемногу начинал волноваться. Он, шипя, набегал на песчаные отмели, неторопливо лизал гладко отшлифованные скалы, с глуховатым клекотом бился о борта пароходов.

      «Восток» стоял метрах в ста пятидесяти от берега. Его гигантское белое тело почти не покачивалось на волнах. Мельниковы сидели на верхней палубе. Дети были на руках у Сергея и наперебой расспрашивали обо всем, что видели в бухте.

      Дочь не отрывала взгляда от чаек. Они кружились над самым пароходом, издавая плачущие гортанные звуки. Птицы садились на поручни, канаты и даже на палубу, не боясь близости людей.

      – Папа! Папа! – что есть силы кричала девочка. – Гляди, какие смешные.

      Володя хлопал в ладоши, и чайки улетали.

      – Зачем ты их? – сердилась Люда. – Вот уж какой нехороший.

      И она терпеливо ждала, когда чайки вновь осмелятся сесть на палубу.

      Наташа нервничала. Разговор с Сергеем не клеился. Мыслей было много, и наплывали они как-то все сразу, перебивая друг друга.

      – Ну, ты смотри, Сережа, настаивай, как решил. Слышишь? Только в Москву. Так и говори: квартира, семья, больной сын…

      – Ната-а-ша-а! – остановил ее Мельников.

      Она вспыхнула:

      – Ну что «Наташа»?

      – Да ведь какой раз я слышу: в Москву, в Москву. Будто ребенка уговариваешь.

      – Но меня раздражает твое спокойствие.

      – Какое