Любовные драмы русских писателей. Николай Шахмагонов

выйти. “Здравствуй”, – сказала я ему дрожащим голосом. Он спрашивал, что со мной, и еще более усиливал мое волнение, вместе с которым развивалось его беспокойство.

      – Я думала, что ты не приедешь, – сказала я, – потому что написала тебе письмо.

      – Какое письмо?

      – Чтобы ты не приезжал.

      – Отчего?

      – Оттого, что поздно.

      Он опустил голову.

      – Я должен все знать, пойдем куда-нибудь, и скажи мне, или я умру.

      Я предложила ехать с ним к нему. Всю дорогу мы молчали. Я не смотрела на него. Он только по временам кричал кучеру отчаянным и нетерпеливым голосом: “Vite, vite”, причем тот иногда оборачивался и смотрел с недоумением. Я старалась не смотреть на Федора Михайловича. Он тоже не смотрел на меня, но всю дорогу держал мою руку и по временам сжимал ее и делал какие-то судорожные движения.

      – Успокойся, ведь я с тобой, – сказала я.

      Когда мы вошли в его комнату, он упал к моим ногам и, сжимая, обняв, с рыданием мои колени, громко зарыдал: “Я потерял тебя, я это знал!”

      Успокоившись, он начал спрашивать меня, что это за человек. “Может быть, он красавец, молод, говорун. Но никогда ты не найдешь другого сердца, как мое”. Я долго не хотела ему отвечать.

      – Ты отдалась ему совершенно?

      – Не спрашивай, это нехорошо, – сказала я.

      – Поля, я не знаю, что хорошо и что дурно. Кто он: русский, француз, не мой доктор?..

      – Нет, нет.

      Я ему сказала, что очень люблю этого человека.

      – Ты счастлива?

      – Нет.

      – Как же это? Любишь и не счастлива, да возможно ли это?

      – Он меня не любит.

      – Не любит! – вскричал он, схватившись за голову, в отчаянии. – Но ты не любишь его, как раба, скажи мне, это мне нужно знать! Не правда ли, ты пойдешь с ним на край света?

      – Нет, я… я уеду в деревню, – сказала я, заливаясь слезами.

      – О Поля, зачем же ты так несчастлива! Это должно было случиться, что ты полюбишь другого. Я это знал. Ведь ты по ошибке полюбила меня, потому что у тебя сердце широкое, ты ждала до двадцати трех лет, ты единственная женщина, которая не требует никаких обязанностей, но чего это стоит: мужчина и женщина не одно и то же. Он берет – она дает.

      Когда я сказала ему, что это за человек, он сказал, что в эту минуту испытал гадкое чувство: что ему стало легче, что это не серьезный человек, не Лермонтов. Мы много еще говорили о посторонних предметах. Он мне сказал, что счастлив тем, что узнал на свете такое существо, как я. Он просил меня оставаться в дружбе с ним и особенно писать, когда я особенно счастлива или несчастлива. Потом предлагал ехать в Италию, оставаясь как мой брат. Когда я ему сказала, что он, верно, будет писать свой роман, он сказал: “За кого ты меня принимаешь! Ты думаешь, что все пройдет без всякого впечатления”. Я ему обещала прийти на другой день. Мне стало легче, когда я с ним поговорила. Он понимает меня…»

      Но кого же нашла