Расколотый разум. Элис Лаплант

льдшер скорой помощи или медсестра протягивает таблетку. Или держит наготове шприц.

      На этот раз я в какой-то комнате, сижу на холодном металлическом складном стуле. Комнату не узнаю, но к подобному я уже привыкла. Ищу подсказки. Похоже на офис, большое помещение, везде столы, компьютеры, кучи документов. Окон нет.

      Я с трудом могу разглядеть бледно-зеленые стены – так много постеров, вырезок и объявлений к ним пришпилено. Освещение скудное. Какие-то мужчины и женщины разговаривают: друг с другом, не со мной. На некоторых поношенные костюмы, на ком-то – джинсы. И еще люди в униформе. Думаю, что улыбка тут неуместна. Страх – другое дело.

* * *

      Я все еще могу читать. Не так плоха. Пока… Не книги, конечно, газетные заметки. Или статьи из журналов, если они короткие. У меня своя система. Я беру лист линованной бумаги и делаю записи, совсем как в медицинской школе.

      Когда я путаюсь, перечитываю свои записи. Да, я возвращаюсь к ним. Одна статья в Tribune может занять два часа, полдня уйдет на New York Times. Сейчас я сижу за столом, беру бумагу, которую кто-то тут оставил, и карандаш. Делаю пометки на полях, пока читаю. Это временные меры. Вспышки насилия продолжаются. Они пожинают то, что посеяли, и должны раскаиваться в этом.

      В конце я смотрю на эти пометки, но не ощущаю ничего, кроме тревоги и невозможности справиться с чем-то. Грузный мужчина в синем нависает надо мной, его рука в нескольких сантиметрах от моего плеча. Готовая схватить. Сдерживается.

* * *

      – Вы понимаете права, которые я вам только что зачитал? Зная их, вы будете говорить со мной?

      – Я хочу пойти домой. Я хочу пойти домой. Я в Филадельфии? Тут был дом на Уоллнат-лейн. Мы играли в кикбол на улице.

      – Нет, это Чикаго. Сорок третий район, участок двадцать один. Мы позвонили вашему сыну и дочери. С этой минуты вы можете закончить допрос, у вас есть на это право.

      – Я хочу закончить. Да.

* * *

      Большая табличка приклеена к кухонной стене. Слова, жирно написанные черным маркером чьей-то дрожащей рукой, сползают вниз по доске: «Я доктор Дженнифер Уайт. Мне шестьдесят четыре года. У меня деменция. Моему сыну Марку двадцать девять. Моей дочери Фионе – двадцать четыре. Сиделка Магдалена живет со мной».

      С этим все понятно. Но кто все остальные в моем доме? Незнакомцы повсюду. Неизвестная блондинка пьет чай на моей кухне. Кто-то роется в чулане. Я свернула за угол, в гостиную, и встретила еще одно незнакомое лицо. Спросила:

      – Так кто вы? Кто все остальные? Вы знаете ее? – Я указала на кухню, и они засмеялись.

      Они говорят, что это я сама. Я была там, а теперь я здесь. В этом доме нет никого, кроме нас. Они спрашивают, не хочу ли я пойти погулять. Разве я ребенок? Я устала от вопросов. Ты узнаешь меня, да? Ты не помнишь? Магдалена. Твоя подруга.

* * *

      Блокнот – это способ связаться с собой и с остальным миром. Способ заполнить пробелы. Когда все в тумане, когда кто-то говорит о событиях, которые не могу вспомнить, я пролистываю страницы. Иногда меня успокаивает то, что я читаю. Иногда нет. Это библия моего сознания. Место блокнота на кухонном столе: большой и квадратный, с черной обложкой из тисненой кожи и с тяжелыми кремовыми страницами. У каждой записи есть дата. Милая леди усаживает меня перед ним.

      Она пишет: «20 января 2009 года. Запись Дженнифер». Протягивает мне ручку и говорит: «Напиши, что случилось сегодня. Напиши о своем детстве. Напиши, о чем сможешь вспомнить».

      Я помню свой первый артродез кисти. Давление скальпеля на кожу и то, как он в итоге ее легко прорезает. Упругость мышцы. Мои хирургические ножницы, царапающие кость. И, наконец, то, как я стягиваю окровавленные перчатки, палец за пальцем.

* * *

      Черный. Все одеты в черное. Они парами и тройками идут вниз по улице к парку Святого Винсента, кутаясь в пальто и шарфы. Кажется, на улице пронизывающий ветер.

      Я в своем теплом доме, прижалась лицом к холодному стеклу, Магдалена в нерешительности стоит рядом. Я могу видеть только резные деревянные двери двенадцати футов высотой. Они широко открыты, люди заходят внутрь. У входа стоит катафалк, за ним стоят еще машины с включенными фарами.

      – Это Аманда, – говорит мне Магдалена. – Похороны Аманды.

      – Кто такая Аманда? – спрашиваю я.

      – Твоя лучшая подруга. Крестная мать твоей дочери, – немного поколебавшись, отвечает она.

      Я пытаюсь. И не справляюсь. Магдалена берет мой блокнот. Она листает страницы. Показывает газетную вырезку:

      Пожилая женщина из Чикаго

      найдена мертвой и изувеченной

      Chicago Tribune от 23 февраля 2009 года

      В Чикаго, штат Иллинойс, вчера было найдено изувеченное тело семидесятипятилетней женщины. Труп обнаружен в доме жертвы, в 2100-м квартале Шеффилд-авеню.

      Аманда О’Тул была обнаружена мертвой в своем доме после того, как сосед заметил, что она уже неделю не забирает газеты с крыльца, сообщает источник, близкий к следствию.