Рукопись на больничной койке. Елена Виктори

на часах три ночи, он выглядит бодрым и свежим, как успевший выспаться человек, чего не скажешь обо мне – я съеживаюсь от боли на краю стула. Растрепанные по плечам волосы и наспех, поверх домашней, наброшенная одежда. Карета скорой помощи отказывалась ждать долго, так что собираться «на бал» Золушке пришлось быстро.

      Взгляд, которым врач окидывает мою фигуру…. уж не показалось ли мне? Между нами – метра три. Здесь я впервые, в мрачном здании с высокими потолками и потрескавшимися стенами, желтизну которых усиливает тусклый свет. Именно так я представляю себе застенки ГПУ: следователь склонился над протоколом, а арестованный корчится от боли. Идёт допрос. И хочется скрутиться как животное и забиться под стул, и сидеть там, чтобы никто не трогал, и выть от боли, а приходится отвечать через силу.

      Из сферы гастро тема вопросов плавно смещается в гинекологию: выкидыши? внематочные беременности? аборты? Отрицательно киваю. Врач делает многозначительные паузы, переспрашивает, качает головой, и наконец, довольный сам собой, со смехом рождает: – Вы воспитывались в монастыре?

      Значит, не показалось. Весело ему, развлекается. Даже странно представить, что измученный образ пациентки может рождать в уме врача интерес какого-либо рода. Молчу. Перспектива в ближайшее время попасть под нож хирурга сильно притупляет остроумие. Намекнуть, что работаю здесь же, на кафедре через два корпуса… Только стоит ли? Каждое новое слово – продолжение невыносимого для меня диалога.

      Дальше медсестра ведет длинными коридорами, и я плетусь за ней хвостом, не в силах отнять руку от правого подреберья. «Пытать будут», – утешаю себя прибаутками, чтобы хоть как-то отвлечься от жаркой пульсирующей боли.

      Наконец обезболивающий укол в процедурном и казенная кровать. Палата гастроэнтерологического отделение. Заняты две кровати из шести, и пара спящих тел по соседству как солдаты, свернувшиеся в окопе. Не определишь ни возраста, ни «звания». Одно понятно наверняка, пол – женский.

      А еще все в этом учреждении объединены общим родством – единым корнем. Болезнь, больница, больной – все с корнем боль. И я тихо, как в поезде, стараясь не разбудить спящих пассажиров, стелю свою постель.

      ***

      В шесть утра медсестра идет по палатам и раздает градусники. Думаю, что если в жизни этой сухой и вялой женщины есть свои радости, так это одна из них – внезапно включать свет и резким голосом объявлять «подъем». Внезапно и спонтанно, словно не разбудить хочет, а вызвать заикание.

      Рядом с моей кроватью – окно в форме арки, больничное окно с прекрасным видом, прямо царские палаты, интересно, сколько лет старому зданию больницы?

      Дальше всё как всегда: знакомство с соседками по палате и размеренный ритм больничной жизни: завтрак, сдача крови, уколы, капельницы, обед, тихий час, и, за редким исключением, затишье во второй половине дня, посещение родственников, ужин, отбой.

      В течение первых двух дней рассыпается иллюзия о собственной важности человека в мире. «Без меня пропадут, без меня не могут, мне на работу нужно возвращаться», – убеждает всех ответственный работник. Но заменяют даже самых «незаменимых» и беспокоят их звонками с работы лишь потому, что знают, человек скоро вернется на работу, к делам, в социум. А в остальном всё идёт своим чередом. Мир, как огромный состав, движется в заданном направлении без снижения скорости и изменений в маршруте. Не сбиваясь с собственного курса.

      ***

      Мне предстоит холецистэктомия (удаление желчного пузыря) и ночью, накануне назначенной операции, ночью случается приступ тоски и клаустрофобии одновременно. Становится невыносимо тесно в стенах палаты и я блуждаю по коридорам, стараясь остаться незамеченной для персонала. Замечаю, что дверь в соседнюю палату полуоткрыта, и падающая внутрь полоска зовет мен, как маячок, как лунная дорожка. Я точно знаю, кто там не спит.