Национал-лингвисты следят за тобой. Светлана Васильевна Волкова

а, вытащило на поверхность змеиный клубок. До чего же глупое выражение: «Язык не повернулся произнести»! Вот языку-то всё едино, поверьте, хоть высокий штиль, хоть многоярусный мат. Это мозг – предатель, и ты не всегда ему хозяин. Не всегда. Точнее, НЕ ТЫ всегда ему хозяин. Элементарная инверсия во фразе, а как бодрит, да?

      * * *

      Ночью 12 декабря Егора Барабаша выволокли из тёплой постели в доме на Гагаринской улице, и он не сразу понял, что творится вокруг. Была вспышка, три хлопка непонятной природы, и склонившееся к самым глазам серое угреватое лицо. Это всё, что он запомнил. Да, и слова ещё: «Ну, пойдём, что ли, грехи твои замаливать».

      Одеться толком не дали. Во всяком случае, когда он начал приходить в себя, на нём была лишь куртка поверх пижамы. Тапки сразу намокли от каши подтаявшего снега во дворе, пальцы ног немилосердно свело. Промозглый петербургский декабрь дыхнул в лицо колкой сыростью.

      Распахнулось окно, и появилось плачущее лицо Жени – девушки, с которой он жил последние полгода.

      – Фашисты! Дайте ему одеть ботинки! У него только что был приступ полиартрита! – срываясь на визг, заорала она.

      Один из троицы медленно повернулся к окну.

      Пуля, пущенная метко в лоб, сломала Женю пополам, и тело её безвольно повисло на карнизе, точно пёстрая тряпка. Длинные густые волосы, светлые днём, слились с тенями голых веток тополей, и промозглый ветер от близкой Невы тут же начал перебирать их, точно хозяйка перья лука на рынке.

      – За что её?!! – с ужасом выкрикнул Егор, но его толкнули в спину чем-то острым.

      Уж не штыком ли?

      – За «о д е т ь ботинки», – ответил низкий прокуренный голос. – Они тебе, кстати, не пригодятся.

      Барабаш почувствовал пинок в спину и словно в рапиде увидел, как грязная дворовая лужа летит ему в лицо.

      Они шли минут десять, и он пытался справиться с жестоким ознобом, впрочем, безрезультатно. Их было трое – тех, кто забрал его. Два парня в длинных кожаных плащах, одного из них звали Нил. Барабаш услышал это имя от третьего конвоира – женщины. Её тело было закутано в нелепый полушубок из взъерошенного енота, мокрый от падающей с неба жижи, ноги – не факт, что некрасивые – зацелофанены в какие-то блестящие чёрные брюки, напоминающие мешки для мусора, на голове – припухшая твидовая кепка. Парни к ней обращались «Мила», и не существовало в мире более нелепого сочетания персоны и имени.

      Кто они? Революционная тройка?

      – Зачем Женьку, сволочи?! – прохрипел Барабаш.

      Высокий – тот, который Нил, – пнул его прикладом.

      Барабаш оглянулся и в свете фонаря заметил у всех троих на рукавах красные повязки с чёрной латинской буквой «G» на фоне белого круга.

      Они шли дальше по Моховой, мимо кружевной решётки Бенуа, мимо продуктового магазина, где он покупал еду и вино, мимо манящего рекламой кафе и наконец вышли узкими, пахнущими сыростью дворами-колодцами к дому Безобразовых на Фонтанке. На секунду показалось, что всё это сон, лишь только запах страха отрезвлял мозг.

      И снова дворы. За лабиринтом узких арочных пролётов показалась площадка под открытым небом. Прожектора выхватывали лучами высоченный брандмауэр из добротного – ещё царского – кирпича и мазали чёрно-белыми бликами людей, стоящих у противоположной стены, точно шахматные фигуры. «Прямо графика из старого комикса», – не к месту подумал Барабаш.

      Его толкнули в рваное пятно света. Глаза будто залило растопленным маслом, и он уже не различал людей, лишь только контуры. Так видит мир пациент в стерильной операционной, и так же ощущает он биение последних перед забытьём минут.

      – Огласи приговор, Восс! – произнёс хорошо поставленный голос.

      Один из троицы сделал шаг вперёд и развернул свиток.

      – Егор Алексеевич Барабаш, тридцать два года, журналист, колумнист, блогер. Еврей по матери, по отцу – русский с четвертью украинской крови, – Восс выдержал многозначительную паузу. – Высочайшая комиссия просмотрела подборку твоих статей за последний год, изучила записи интервью. Ты дважды употребил слова, значения которых не знаешь. Эти слова: «компиляция» и «огульный». Ты не в состоянии правильно просклонять порядковые числительные. Ты не понимаешь, когда ставить двоеточие в бессоюзном сложном предложении.

      – Но… – начал было Барабаш, с трудом понимая сказанное Воссом.

      – Тебе пока не давали слово. Когда 9-й канал у тебя брал интервью, ты произнёс «прецеНдент». Да за это без суда надо, не церемонясь!..

      – Остынь, Восс! – Нил откашлялся и махнул тому рукой. – 9-й канал уже третий час, как догорает, и что-то мне подсказывает: этот город не справится с огнём – не хватит пожарных расчётов. И замечательно, одним рассадником зла меньше. Но вернёмся к нашему разлюбезному графоману-смертнику…

      Нил растянул губы в приторной улыбке и включил громкий звук на чёрном приборчике величиной с ладонь.

      – Это уже ток-шоу на радио. Слушай внимательно, жабий потрох.

      Голова Егора пошла кругом, «шахматные тени»