Записки пешехода. Василий Ян

и взъерошенная Буланка возовым размеренным шагом потащила дровни на село. Настя с кнутом пошла рядом.

* * *

      Мужики не раз спрашивали старосту, не собрать ли сход и просить земского начальника о пайках. Они слышали, что во многих местах выдавались ссуды хлебом. Староста неизменно отвечал:

      – Нельзя, ребятки. Волостной сказывал, что земский заругает; не позволяет, говорит, просить о пайках. А где сход собирали, там сейчас в «холодную» старост посадил. Большая мне охота из-за вас сидеть в «холодной»?

      Мужики почесывали затылки и говорили:

      – Оно девствительно!..

      В марте неожиданно привезли земский хлеб, присланный управою.

      Староста потирал руки и говорил:

      – Видите, ребятки, и прислали нам хлебца, а намозолили бы земскому, он бы осерчал и ничего бы мы не получили. В Котловке и Молынгурте жаловались в управу, ничего им и не выдали!

      Мужики опять повторяли:

      – Оно девствительно!..

      Но не все остались довольны. Хлеб раздавался не всем, а избранным нуждающимся, по усмотрению старосты. Настю обошли. У нее оставалось немного муки, которую она берегла, урезывала и старалась продлить на возможно большее число дней. От отца не было никаких известий. Она решила уйти куда-либо на заработки или временно поступить послушницей в монастырь.

* * *

      Настя уже не была дородная, румяная девка. И на ней отразилась голодная зима, медленно и неуклонно высасывавшая жизнь, здоровье, бодрость из каждого взрослого и ребенка. Настя исхудала, сделалась тонкой и высокой, с тихими движениями. Расширенные темные глаза смотрели куда-то мимо людей. Соседи глядели на нее с жалостью и боязнью, говоря: «Черная девка стала».

      Перед ее уходом пришел к ней беловолосый паренек, который делал гроб бабке, перекрестился на икону и сел на лавку.

      – Я долото никак забыл, – сказал он, глядя в сторону и покраснев. – А ты куда уходить хочешь?

      Настя не отвечала.

      – А ты не уходи!..

      Настя слабо покраснела, но кровь сейчас же опять исчезла с ее лица, темного, как на старых иконах.

      – Меня голоса зовут… Страшно мне тут. Бабка это за мной приходит или ангелы за мою душеньку спорят? И ночью и днем, как только тихо станет в избе, так быдто в углу кто-то двое шепчутся, а слов не понять. Один быдто сердитый, скоро говорит и бранится, а другой жалобный, точно плачет, все быдто оправдывается или просит. Мне страшно здесь. Моченьки нет оставаться. Я в Казань схожу, может, это батька меня зовет, болен, поди, лежит где на дороге и пожалеть его некому…

      На другой день Настя ушла из деревни.

      Народная песня

      По травке, по муравке

      Добрый молодец гуляет,

      Красных девок выбирает.

      Выбрал девку, выбрал красну,

      Против себя становил,

      Девке речи говорил:

      «Пойдем, девка, пойдем, красна,

      За ворота побороться!»

      Девка парня поборола,

      Черну шляпу с кудрей сшибла,

      Русы