Москва и Россия в эпоху Петра I. Михаил Вострышев

облегчение недуга давно уже покинула его душу. Но в это утро, Бог весть почему, старый хворый боярин проснулся со светом и почувствовал себя как-то особенно легко и хорошо. Седой, вековечный слуга его Сеня Горбыль, не отходивший от него ни на шаг во все время болезни, был чрезвычайно удивлен тем легким и бодрым видом, с каким боярин, проснувшись, обратился к нему и сказал довольно громко:

      – Сеня, откинь-ка занавес у окошка… Дай солнышку повеселить мою опочивальню.

      Горбыль поспешил исполнить приказание боярина, а затем подошел к его постели.

      – Эх, как радостно да ласково светит вешнее-то солнышко! – произнес боярин, приподнимая свою седую голову с подушек и подпирая ее исхудалой рукою.

      – А никак тебе ноне полегче, боярин? В пору будь сказано, – заметил Горбыль, приветливо улыбаясь.

      – Благодаренье Богу! Мне и точно как будто бы полегчало, – отозвался боярин. – И давно я не упомню, чтобы я спал всю ночь. Так сладко, так несказанно сладко, что и передать не могу… И боли не было в груди, и голова теперь свежа. Право, словно чудо какое надо мною совершилось…

      Горбыль слушал боярина и внимательно всматривался в его очи.

      – И сны мне снились все такие чудные, диковинные, таких я никогда не видывал, – продолжал боярин.

      – А какие же сны-то, боярин? Порасскажи мне… Я смолоду горазд был их разгадывать.

      – Снились мне сады благоуханные, и в тех садах древеса и цветы невиданные, нездешние. Такие только на иконах пишут. И на тех древесах по ветвям сидят и перелетают птицы райские, и по всему саду их песни звонкие разносятся. На тысячи голосов те птицы распевают, на тысячи ладов Бога славят… И я будто совсем здоров и бодр по-прежнему, и хожу твердо, и дышу легко, без удушья, без всякой тяготы… И Федя будто бы тоже о бок со мной ходит, и все руки у меня целует, и все говорит: «Мы с тобой отсюда не уйдем, здесь останемся, не расстанемся».

      Боярин, чтобы перевести дух, откинулся на изголовье и смолк на мгновение. А Горбыль посмотрел на него долгим, проницательным взглядом и подумал про себя: «Не больно хорош твой сон! Видно, недолго осталось тебе на белом свете маяться».

      – А уж что может быть лучше, как с Федей моим не расставаться, – продолжал говорить с радостной улыбкой боярин. – Один он у меня остался, голубчик сизокрылый, один из троих: двоих на службе царской Бог прибрал. Мне на утеху одного оставил… Да это Сеня, не он ли, сюда идет, сапожками поскрипывает? Чай, на службу во дворец собрался ехать?

      И точно, дверь опочивальни отворилась, и Федор Петрович вошел, уже вполне наряженный, в стольничем кафтане, с широкими, плетеными золотыми петлицами и кистями, с высоким козырем, на который кольцами спускались темные кудри красавца-юноши.

      Боярин в опале

      Он подошел к отцу и молча поцеловал его руку. Отец поцеловал его в лоб и посмотрел ему в глаза.

      – Что ты, голубчик, как будто сегодня не весел? – спросил он сына.

      – Да, батюшка, во все эти дни мне все Лукашка досаждает! Каркает надо мною, словно