Золото тайги. Максим Дуленцов

боды и парения над бренным миром, населенным плебеями, которые не обладают тяжелым металлом с номером семьдесят девять в таблице господина Менделеева. А большинство граждан родной планеты и вообще не подозревает о существовании этой таблицы. Так что же оно – добро или зло? Заставляет оно прожить достойно или убивает в человеке все человеческое? Цари земные правили людьми, опираясь на силу, которую покупали на золото. Церкви облачали в него свои артефакты и блеском его привлекали верующих. Бандиты с больших и малых дорог отбирали его у слабых, чтобы добыть себе место в обществе и откупиться от наказания за грехи. И копилось оно на свете и не исчезало, утекало из рук старателей и скапливалось у власть имущих. Так золото и власть – синонимы? Ибо есть ли примеры тому, чтобы власть была без золота, а золото без царей?..

      У Женьки золота никогда не было. Потому как рос он в деревне, где не было вблизи ни железных, ни шоссейных дорог, только два раза в неделю ходил от них по взрытому проселку автобус до Тихвина, а оттуда уж можно было доехать до Ленинграда на электричке. В школу ходил в соседнее село, пешком, километров пять, учился хорошо, учителя хвалили, в пример ставили. Мать на молочно-товарной ферме пропадала сутками, брательник сосал кулак на печке – мал был. Женька трудился после школы в огороде, всё было на нем: и картошка, и капуста, и свекла, и огурцы в теплицах самодельных, что батя ставил с весны, когда выходил из запоя. Матери некогда – она деньги зарабатывает. А батя – инвалид войны. Как проснется, выйдет на крыльцо избы да заорет «Синенький скромный платочек…» или еще чего из военного своего репертуара, потом сядет на завалину, выпьет из горла чекушку и начинает материть всех, и власть тоже. А если чекушки не найдет – Женьку в школу не пускает, гонит в сельпо. Женька старался убегать, стыдно ему было за отца.

      На фронте бате перебило ногу, и он хромал, подволакивая ее. На Девятое мая батя всегда надевал чистую рубаху под старый пиджак и шел в совхозный красный уголок, где сначала пил водку, потом закусывал, и лишь затем начинал петь вместе с другими мужиками, гремевшими медалями и не слушавшими речь директора совхоза о международной обстановке и победе социализма. Батя своих наград не надевал никогда, хотя у него их было три: две медали и орден – на полосатой ленте потемневшая звезда со Спасской башней и облезлой красной надписью «Слава». На расспросы Женьки батя, когда не был вовсе пьян, отвечал: мол, начальники московские денег не стали давать за награды, кровью омытые, и сдать их хотел он обратно, но не дошел, потому что выпимши сильно был в тот день, а вот надевать больше не стал, раз денег не дают за них. После этого рассказа батя ронял крупные слезы, напивался, и уже к ночи мать затаскивала его бездыханное тело в избу.

      Женька очень сильно хотел вырваться из этого скучного мира. Ему казалось, что там, в городах, бьет жизнь ключом, а он здесь обречен на вечное, бессмысленное и безнадежное прозябание. Поэтому и учился хорошо, а как закончил школу, в один из июньских дней полил огурцы, пошел к матери на ферму и сказал:

      – Всё, мам, я уезжаю.

      – Куда ж ты, Женечка? – мать вытерла руки о подол грязноватого халата, разогнула спину.

      – В Ленинград поеду, в университет поступать.

      – Да как же ты там один-то? Давай хоть телеграмму отобьем тетке, чтобы приютила.

      Мать побежала на почту, дала телеграмму дальней родственнице, и поехал Женька в своей самой лучшей одежде, с батиным чемоданом, который тот привез еще с фронта, из Германии, поступать в ЛГУ.

      Электричка простучала по городским кварталам, шипнула сжатым воздухом тормозов у перрона Московского вокзала, в самом центре Ленинграда, на площади Восстания. Народу, машин было так густо, что Женька сначала растерялся. Потом сориентировался на шпиль, вспомнил объяснения учителя географии Зинаиды Витальевны, у которой консультировался перед поездкой, и прямиком пошел туда. Там должно быть метро. Тетка жила на Коломягах, довольно далеко от центра, добираться было долго. В конце концов Женька доехал, дошел, доплелся по старому деревянному району до новых светлых пятиэтажных панелек, нелепо смотрящихся среди темных дореволюционных построек. Тетка встретила радушно, отвела ему целую комнату из двух, накормила, напоила, объяснила, как ехать в университет, и утопала на работу – была санитаркой в стационаре, часто дежурила в ночь.

      В коридорах университета витал дух знаний высокого благородства. Женька прошелся по всему зданию, чуть не запутавшись в переходах.

      Экзамены проходили быстро, он сдал все предметы на пятерки и был зачислен на первый курс физического факультета. В перерывах между экзаменами Женька гулял по Ленинграду, вдыхая свежесть невских набережных, привыкая к веселой многолюдности улиц и проспектов. В магазинах продавали мороженое и апельсины, которых он в деревне не видел. Все мамины деньги, выданные на пропитание, на эти приятности и спустил. Хорошо хоть тетка настойчиво откармливала его утром и вечером, когда была дома, супом да еще пирогами по выходным.

      Курс собрался в сентябре, собирался медленно, каждый день на первых лекциях Женька видел новые лица. Потихоньку познакомились, притерлись. Девочек на физфаке практически не было,