Женщина в белом. Уилки Коллинз

взял записку, тут же, не читая, сложил ее, запечатал, надписал адрес и вернул ей. Это было сделано с такой учтивостью и с таким достоинством, что, право, ничего подобного я в жизни не видывал!

      – Вы настаиваете, чтобы я отослала письмо, сэр Персиваль? – спросила мисс Голкомб.

      – Умоляю вас об этом, – отвечал он. – А теперь, когда письмо написано и запечатано, разрешите задать вам один или два вопроса относительно несчастной женщины, которой оно касается. Я прочитал заявление мистера Гилмора, любезно посланное им моему поверенному, с описанием обстоятельств, при которых была установлена личность автора анонимного письма. Но есть подробности, о которых не упомянуто. Виделась ли Анна Катерик с мисс Фэрли?

      – Конечно нет.

      – А с вами, мисс Голкомб?

      – Нет.

      – Она не видела никого из домашних, кроме некоего мистера Хартрайта, который случайно встретил ее на здешнем кладбище?

      – Никого больше.

      – Мистер Хартрайт был в Лиммеридже, кажется, в качестве учителя рисования? Он принадлежит к одному из художественных обществ?

      – По-моему, да, – отвечала мисс Голкомб.

      Он помолчал с минуту, как будто обдумывая этот ответ, а затем прибавил:

      – Вы выяснили, где жила Анна Катерик, когда была здесь?

      – Да. На ферме Тодда.

      – Найти ее – наш общий долг по отношению к этой несчастной, – продолжал сэр Персиваль. – Возможно, она сказала на ферме что-нибудь такое, что поможет нам узнать, где она сейчас. При случае я прогуляюсь туда и порасспрошу их. А пока что, могу ли я просить вас, мисс Голкомб, чтобы вы были столь любезны и передали мисс Фэрли мои объяснения – мне самому слишком тягостно касаться этой неприятной темы, – конечно, когда вы получите ответ от миссис Катерик.

      Мисс Голкомб обещала исполнить его просьбу. Он поблагодарил ее, любезно поклонился и оставил нас, чтобы отдохнуть в своих комнатах. Когда он открывал дверь, злая левретка высунула свою острую мордочку из-под кушетки и залаяла на него.

      – Мы хорошо потрудились, мисс Голкомб, – сказал я, когда мы остались одни. – Все хорошо, что хорошо кончается.

      – Да, безусловно, – отвечала она. – Я рада, что ваши опасения рассеялись.

      – Мои! Но после того как вы написали такое письмо, и ваши тоже, надеюсь!

      – О да, разве может быть иначе? Я знаю, это невозможно, но мне так хотелось бы, – продолжала она, говоря больше сама с собой, чем со мной, – чтобы Уолтер Хартрайт был еще здесь, присутствовал при этом объяснении и слышал, как мне предложили написать это письмо…

      Ее последние слова меня удивили и, пожалуй, даже обидели.

      – Мистер Хартрайт безусловно принимал самое живое участие в деле с анонимным письмом, – сказал я, – и я готов признать, что в целом он вел себя весьма осмотрительно и благоразумно, но я никак не могу понять, каким образом его присутствие могло бы изменить то впечатление, которое произвели на нас с вами слова сэра Персиваля.

      – Просто