Азенкур. Бернард Корнуэлл

женщин, преклонивших колени у других статуй и алтарей.

      Хуку не хотелось вступать в разговоры, однако священник казался дружелюбным, в его голосе звучала доброта.

      – Просто молюсь, – буркнул Хук.

      – За себя?

      – Да.

      – Тогда проси что-нибудь для других, – мягко посоветовал священник. – Такие молитвы доходят до Бога быстрее: когда молишься за других, Он исполняет и то, что просишь для себя. – Священник встал и легко тронул Хука за плечо. – Не забывай наших святых, Криспина и Криспиниана. Они заняты меньше Богоматери. Господь да сохранит тебя, англичанин.

      Священник отошел. Хук, решив последовать его совету, приблизился к алтарю у изображения обоих мучеников и стал молиться за душу Сары, жизнь которой не сумел спасти в Лондоне. Он не отрывал взгляда от росписи – святые стояли посреди усыпанного золотыми звездами поля на зеленом холме, возвышающемся над белостенным городом, и взирали на Хука сурово и немного печально. Облаченные в белые одежды, они вовсе не походили на башмачников. Криспин сжимал в руке пастуший посох, Криспиниан держал сплетенный из лозы поднос, полный яблок и груш. Имена были написаны под фигурами. Читать Хук не умел, однако распознал святых по тому, что одно имя выглядело длиннее другого. Криспиниан располагал к себе больше: круглолицый и голубоглазый, он улыбался легкой доброй улыбкой. Святой Криспин, более суровый, стоял вполоборота, словно ему претило тратить время на досужих зевак и он вот-вот ступит прочь с холма. Поэтому каждое утро Хук молился Криспиниану, хотя не забывал и Криспина, и всякий раз опускал в кружку две монетки.

      – С виду и не скажешь, что ты богомолец, – заметил как-то вечером Джон Уилкинсон.

      – Я раньше не молился.

      – Боишься за свою душу? – спросил старик.

      Хук, обматывая оперенную стрелу шелковой нитью, выдранной из алтарного покрова, помедлил с ответом.

      – Я слышал голос, – неожиданно для себя произнес он.

      – Голос? – переспросил Уилкинсон. Хук молчал. – Божий глас?

      – В Лондоне, – невпопад ответил Хук.

      Он уже пожалел, что выпалил признание, ему сделалось неловко, однако Уилкинсон принял его слова всерьез и кивнул.

      – Ты счастливчик, Николас Хук.

      – Я?

      – Если с тобой говорил Бог, значит у Него для тебя есть дело. Стало быть, ты можешь уцелеть в нынешней осаде.

      – Если со мной и вправду говорил сам Бог, – растерянно пробормотал Хук.

      – Почему бы нет? Должен же Он говорить с людьми, особенно если Церковь Его не слышит.

      – Как – не слышит?

      Уилкинсон сплюнул.

      – Церкви нужны деньги, парень, только деньги. Священники должны быть пастырями, так? Их дело – приглядывать за паствой, а они сидят у роскошных столов и набивают брюхо пирогами. – Он уставил стрелу в Хука. – Если французы ворвутся в город, не вздумай идти в ту церковь Святого Антония Меньшого! Укройся в крепости.

      – Сэр Роджер…

      – Хочет