Земля 2.0 (сборник). Виктор Точинов

драгоценные помидоры сожрет местный грибок, – продолжил, распаляясь, Яков. – Или что они не переживут нашествия песчаной мошкары или попросту мутируют… Но все эти напасти обошли оранжерею стороной! Франциск – воистину блаженное дитя Божие!

      – Да, – улыбнулся Жан Батист, показав испачканные красным зубы. – Наш Куст – еще тот Овощ!

      Маттео и Яков рассмеялись. Професс Габриель прочистил горло и негромко произнес:

      – При беатификации и канонизации мучеников никаких чудес не требуется.

      Понадобилось еще несколько секунд, чтоб смысл этой фразы дошел до каждого.

      – Да и вряд ли нас причислят к лику святых при жизни, – добавил экзорцист. – То ли дело – после. Генерал сказал ясно: конгрегация заявление не сделала, не пришло время. Так что ждите, когда пробьет час.

      Жан Батист снова раскашлялся, а Яков глубокомысленно протянул: «М-да…»

      Професс хлопнул ладонями по бедрам и, словно желая разрядить обстановку, изрек:

      – Поскольку мы все уже здесь, не отобедать ли нам? Это не запах ли свежего шпинатового супа доносится из камбуза?

      Тень смерти расправила крылья над Terra Innocentiae, и день стал мрачнее ночи.

      Шел сто одиннадцатый сол. Я собирал первый урожай томатов, это был торжественный и очень ответственный момент моей жизни. Я предпочел бы остаться с моими помидорушками тет-а-тет, но на койке в затененном углу лежал Жан Батист и читал, шевеля воспаленными губами, Евангелие. Открытые потолочные форточки мелко вибрировали, отзываясь на прикосновения ветра. Вкрадчиво шептала листва. Я изо всех сил старался не увлечься мысленной беседой с моими зелеными друзьями и не заговорить с ними вслух.

      Что-то заставило меня поднять взгляд и посмотреть сквозь стекло в сторону примыкающих к лагерю пустырей и темной громады Отца над ними.

      Со скалы, увенчанной крестом, падал человек. Он летел, раскинув руки, словно сам был символом нашей веры, и ветер трепал его рясу. Падение длилось несколько мгновений, я не услышал ни вопля, ни вообще каких-либо звуков громче поскрипывания форточных петель. Я почувствовал, как человек упал. Земля вроде как вздрогнула. Но характер этой дрожи был не физическим, а скорее эмоциональным.

      То, что я увидел, не укладывалось в голове. Поэтому еще секунд десять, находясь в ступоре, я механически срывал с веток плоды и бережно складывал в ведерко.

      Брат Жан Батист отложил Евангелие, раздвинул ветви Франчески и Анджея, приник к стеклу. На его побелевшем лице выступила обильная испарина.

      Ступор отступил, я метнулся к выходу из оранжереи. Ведерко перевернулось, и по дорожке покатились спелые помидоры. Жан Батист, неразборчиво бормоча по-французски, схватил залатанные носки, которые он повесил сушиться на изножье койки, но потом плюнул и запрыгнул в сапоги босиком.

      Со стороны лагеря к месту трагедии уже спешили братья Маттео, Томаш, Яков и Аллоизий.

      – Позовите професса! – на бегу потребовал Яков. – Позовите кто-нибудь професса!

      Но никто не откликнулся на его просьбу, все продолжили движение