Кочубей. Н. М. Сементовский

бунчук, а судья и писарь меньшие бунчуки.

      Ветер развевал пурпурные и золотые знамена, и лучи солнца горели на золотой булаве и бунчуках.

      Тихо приблизился боярин к площади, все окружавшие его и сам он сошли с коней и, подойдя ко кресту, пошли за духовенством в церковь.

      Отошла Литургия и начался молебен; когда возгласили многолетие царям, на площади казаки стреляли из ружей. По окончании молебствия Голицын вышел на площадь, поклонился на все стороны народу, подошел к столу, положил гетманские клейноды и сел на приготовленное для него кресло; по правую и левую стороны уселись московские воеводы, старшины, за ними полковники и потом прочие знатные чины.

      Шум и говор среди народа прекратился; воцарилось безмолвие. Голицын встал с кресла, важно снял шапку, поднял вверх гетманскую булаву, так что всякий из стоявших легко мог ее видеть, и громко сказал:

      – Великие цари-государи повелели мне объявить вам, верные и храбрые казаки, чтобы вы избрали среди себя нового гетмана; Самуйловича же за измену и всякие неправды отставить! Кому вы желаете вручить сию булаву?..

      Шум разлился в народе, но ни один голос не произносил имени избираемого.

      Голицын выше поднял булаву и громче спросил:

      – Кому желаете вручить булаву?

      – Борковскому! – раздался голос с левой стороны и повторился двумя или тремя с правой. – Борковского! Борковского!

      Налево закричали вдруг десятка два голосов:

      – Григорию Самуйловичу, Григорию!

      Вокруг столика, среди полковников, послышалось довольно громко:

      – Тс-с-с-с, тс-с-с-с!

      – Ивану Степановичу! – сказал кто-то, почти у самого столика.

      – Ивану Степановичу? – спросил Голицын.

      – Ивану Степановичу!

      – Да! Мазепе!

      – Нет, Борковскому!

      – Григорию Самуйловичу!

      – Мазепе!

      – Борковскому!.. Борковскому!.. – кричали в разных углах.

      – Кочубею! – произнес кто-то пискливым голоском.

      Полковники захохотали, а за ними и близ стоявшие казаки.

      – Борковскому! Борковскому!

      – Мазепу! – тихо произнес один из полковников.

      – Ну, Мазепу так и – Мазепу! – сказал Голицын.

      – Борковского! Борковского! Борковского!..

      – Ивана Степановича? Так, паны полковники, Мазепу?

      – Да хоть и так!

      – Да, таки-так!

      Мазепа стоял у стола, беспрестанно кланялся в пояс Голицыну, старшинам и народу.

      Голицын подозвал Мазепу и, подавая булаву, сказал:

      – Генеральные старшины, полковники и верные казаки единодушно желают, чтобы ты был у них гетманом!

      По существовавшему обычаю Мазепа начал отказываться и благодарил за честь, но Голицын вручил ему булаву и прибавил:

      – Служи, гетман, верою и правдою Богу, царю и храброму казачеству!

      В народе поднялся страшный шум и крик – смельчаки поминутно