Чернокнижник Его Темнейшества. Руслан Фаридович Муртазаев

нул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей. И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай.

      И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными…

      Откровение святого Иоанна Богослова. Глава VI, стих I – VIII.

      Глава 1

      – Что, прямо кровью расписываться? – удивился человек в богатой златотканой мантии с замысловато вышитыми запретными рунами, которую он надел специально по этому случаю.

      – А ты думаешь, мы тут с тобой козами торгуем?! – удивился невысокий полный мужчина в пропылённом дорожном мятеле. Хламида топорщилась на нём, подвязанная плетёной сыромяткой вокруг пояса и смешно пузырилась на пузе. Это делало гостя похожим на раздобревшего с жертвенных податей жреца.

      – Режь перст! Иль струсил?

      – Ничего я не струсил! – промямлил, действительно малость струхнувший от такого поворота событий, Александоррус. – Но хотелось бы гарантий каких-нибудь, что ли. А вдруг господин твой душу заберет, а сам того – обманет! И кстати, насчет коз…

      – Слушай, чернокнижник, ты в своей тёмной келье умом тронулся? – нескладный толстячок поднял густые растрёпанные брови. – Какие, во имя грехов моих неподъёмных, козы?! У него бессмертия на сотню жизней, да камень философский считай уже в суме, а он про коз, дуралей, думает!

      – Ну, я это… просто к слову пришлось, – Александоррус, смешавшись, теребил полу праздничного платья. Наконец, решившись, махнул рукой. – Э-эх ладно, уговорил! Зря, что ли, я раба в жертву приносил?!

      Не раздумывая более ни мгновенья, он, слегка поморщившись от боли, полоснул подушечку большого пальца ритуальным бронзовым атамом. Затем, обмакнув тщательно очиненное перо в глубокую ранку, Александоррус размашисто расписался под текстом, который, наконец, решит все его проблемы: посрамит врагов, наполнит амбары зерном и пряностями, а его изможденное ядовитыми ингредиентами зелий тело здоровьем. Внезапно буквы будто засветились изнутри, и древний пергамент начал жадно впитывать в себя необычные чернила, оставляя лишь нечёткие контуры символов.

      – Чего это он? – удивленно отпрянул колдун.

      – Смотри-ка, понравилось, ещё просит! – развеселился толстяк.

      Чернокнижник, поддавшись вдруг какому-то смутному наитию, приложил пораненный палец к жадному до крови листку. Он почувствовал лёгкое покалывание, а затем приятное тепло, ползущее от кончиков пальцев по руке и постепенно охватывающее всё тело. Александоррус смежил отяжелевшие веки. Чуть закружилась голова, и резко пахнуло разреженным воздухом, будто перенёсся на вершину Сагарматхи. От неожиданной перемены он испуганно открыл глаза.

      Гигантская равнина, на которой очутился колдун, была окружена молочно-золотым дымчатым маревом, а единственная незатуманенная сторона обрывалась в бездонную пропасть без конца и начала. И не было там ни неба, ни моря, ни тверди какой – лишь беременные грозой тучи призраками плыли где-то на краю зрительного восприятия. Но не эта пугающая вселенская пустота удивила и поразила Александорруса. Нависая исполином над растрескавшимся базальтовым плато, подпирая головой, покрытой горящим нимбом, бесконечность, стоял человек, и ноги его, укрытые белоснежной туникой, терялись в пропасти, оплетённые всполохами молний из потревоженных туч.

      – Ого! – только и смог выдавить из себя невольный путешественник.

      Его удивлённое «ого» неожиданно громким эхом прокатилось по пустой равнине, и гигант, вздрогнув от неожиданности, поспешно спрятал за спину недоструганную фигурку лошадки с крылышками.

      – Из мира скорби и страдания пожаловал дух в царствие… – начал он проникновенно, но присмотревшись к Александоррусу, вдруг осёкся на полуслове и уже без елейного пафоса спросил: – А ты чего припёрся раньше срока, не терпится?

      – Да я и сам в недоумении… – неподдельно удивился чернокнижник. – А где я вообще, добрый э-э… человек?

      – Петром меня зовут! Хм-м, очень странно! – исполин порылся в складках тоги и, достав обтрёпанный ветхий талмуд, начал водить пальцем по строкам. – Так, войны вроде сейчас нет никакой, чума уже прошла, анунаки только через восемь сотен лет вернуться обещали… Да кто ж ты таков, бродяга?!

      – Я? Это самое… лекарь я из Пирии – Александоррус Васстрат!

      – Ага, всё, нашел! – обрадовался Петр, но тут же спал с лица. – Так ты что ж, кровным контрактом связался? Ай-ай-ай!

      – Не, ну я понимаю, конечно, что у вас это не приветствуется… – начал оправдываться пристыжённый лекарь, но осёкся, когда фигура Петра, закрывавшая до того весь обзор, моргнув и подёрнувшись рябью, исчезла.

      «Ну вот, обиделся!» – подумал Александоррус с грустью.

      Меж тем, из-за сопки неподалёку, выгодно замаскированной золотистым туманом