Уходил старик от старухи. Семен Злотников

(Возмущена и возбуждена, поэтому принимает еще таблетку.)

      Молчат.

      Порогин. Я не знал, что в нашей жизни будет еще и это.

      Вера. Это?.. Это – что?.. Что сказать хочешь?

      Порогин. Пошлость нас не миновала.

      Вера. Между нами ничего не было, Митя! Как про Толстого ты в книжке написал…

      Порогин. Не трогай Толстого, не надо ложь!

      Вера. Поклянусь чем хочешь!

      Порогин. Все ложь и предательство, ни единому слову!

      Вера. Да нет же, Митя, ты, право… Какой, какой… Одной-то ногой уже – где я? Ну, для чего мне сейчас-то, посуди? Может, я рада даже – ты дурачок, – что оно тебе попалось. Может, я сама бы тебе перед вечностью все рассказать захотела бы.

      Порогин. Вся жизнь, оказывается, была… стыдная ложь.

      Вера. Ну честное слово, Митя, как этот упрямый ты… ослик упрямый, о Господи…

      Порогин. Я тебя никогда ни о чем не спрашивал.

      Вера. Спроси сейчас. Видит Бог, давай, отвечу.

      Он молчит.

      Ну, спрашивай. Ну, чего же ты?

      Порогин. Ты сама должна была рассказать. Тогда.

      Вера. Да о чем, Митя? Мне и сейчас – захочу даже – припомнить нечего, а тогда… Да что ты такое, Митя? Я и ничего в голову не брала. Ничего не было, и ничего не брала. Понятно? (Молчит.) Глупый ты, Митя, честное слово. И не глупый даже, а какой-то… неумный. Подумай: муженек драгоценный с войны домой еле дополз, тут у него рана, там рана – я ему на шею и ну признаваться?.. Худо же ты обо мне думаешь, Митя. Видит Бог, вот не знала, что уж так дурно.

      Порогин. Я бы мог понять тебя, Вера. По крайней мере хоть что-то понять…

      Вера. Да что? Что? Что понять? (Держится рукой за сердце, мотает головой и бормочет.) Господи… Господи-господи… конец мой приходит, Господи… (Отправляет в рот еще таблетку, закрывает глаза, считает пульс.)

      Порогин тяжело встает, медленно подходит к чемодану, сгибается, отрывает его от пола, тут же хватается за поясницу. Не очень удачно, видно, нагнулся. Опускается на колени, переводит дух, после чего уже с ношей превращается в некое подобие вертикали; после чего, не глядя на жену и не говоря ей ни хорошего, ни плохого, уходит. Старуха открывает глаза, выплевывает лекарство, торопится следом. Из прихожей в открытую дверь несутся их голоса.

      Порогин. Отпусти меня, нет, я уйду…

      Вера. Митя, погоди, Митя…

      Порогин. Я все равно уйду…

      Вера. Митя, надо поговорить, надо… поговорим, Митя… (Затаскивает старика в комнату, отнимает чемодан.)

      Порогин. Чего нужно ждать, чего?..

      Вера. Объяснимся, торопиться… Поспешишь – людей, Митя…

      Порогин. Ничего не надо, ничего… там все написано…

      Вера. Дурачок ты мой, одно написано, другое было… Послушай, как было. Может, это вообще художественная литература, откуда ты знаешь?

      Порогин. Люблю, люблю? Художественная? Пошлость!

      Вера. Да ты сядь, Митя, присядь…

      Порогин. Отпусти руку, не хочу!

      Вера. Садись,