Луговые разбойники. Фридрих Герштеккер

кроме мокасин, не носит никакой другой обуви, – возразил Куртис, – а здесь отпечатки ног в башмаках с толстыми подошвами и сапог с каблуками, какие купил себе недавно Браун. А впрочем, может быть, у Баренса остановились какие-нибудь охотники, так это их следы.

      – Если это так, – заметил Гарпер, – то мы всё разузнаем у самого Баренса.

      В это время вой Поппи все усиливался. Собака так жалобно завывала, что привлекла к себе и остальных собак, которые, усевшись вокруг, составили довольно неприятный воющий хор.

      – Нет, господа, – взволнованно сказал Робертс, – Поппи не ошибается: здесь убит не олень, а человек!

      – Уверены ли вы в этом? – спросил Куртис.

      – А вот сейчас осмотрим следы вплоть до реки, может, все и выясним.

      Охотники согласились с мнением старого фермера и медленно двинулись к реке, тщательно рассматривая малейшие отметины на грунте.

      – Вот где сложили ношу! – сказал Робертс, дойдя до смятых какой-то тяжестью тростников. – Отсюда, по-моему, она была сброшена в реку.

      Куртис встал на колени, чтобы внимательнее изучить следы, как вдруг поднялся, сильно побледнев.

      – Это был человек! – сказал он. – Вот тут отпечаток пуговицы, а здесь руки. Джентльмены, здесь совершено убийство! Так как теперь уже поздно и наши поиски вряд ли увенчаются успехом, я предлагаю отправиться на ночь к Баренсу, хорошенько заметив это место, а наутро продолжить расследование. Итак, в дорогу!

      Изрядно утомленные, охотники без возражений сели на лошадей, переехали вброд Литл-Джен и поскакали к Баренсу, или старому болтуну, как его прозвали соседи.

      Глава VII

      Арканзасские врали

      Баренс, уже уведомленный подоспевшим чуть ранее Ассовумом о прибытии охотников, поджидал их, стоя на крылечке своего дома. Индеец сидел тут же, занятый просушиванием своих мокасин. Лет пять назад старик Баренс, внезапно появившийся в Арканзасе, поселился в северных местностях этого штата среди невылазных болот. Чем он занимался тогда, никто не знал, да и сам фермер, вскоре покинувший те места и перебравшийся ближе к Фурш Лафав, не любил распространяться об этом. Поговаривали порой о страсти Баренса к чужим лошадям, но вся последующая, вполне безукоризненная, жизнь, да и полная невозможность заниматься кражею коней там, где их практически не было, говорили за то, что распускаемые слухи – всего лишь наветы завистников мирной жизни фермера. Единственным недостатком Баренса было лишь одно его пристрастие, которое Робертс вежливо назвал «грешить против истины». Это, однако, не мешало Баренсу сохранять самые дружеские отношения с окрестными фермерами, снисходительно выслушивавшими невероятные рассказы об его охотничьих похождениях.

      Для пропитания своего и семейства, состоявшего из жены, двух дочерей и сына, уехавшего, впрочем, по неизвестным причинам из Арканзаса года за два до описываемых событий, Баренс разводил скот, засевал небольшой участок земли маисом и держал несколько лошадей, находя, однако, что число их могло бы быть и побольше, но что атмосфера Арканзаса не слишком-то