Против течения. Том 1. Н. В. Казанцев

а мне и закрыться-то нечем, покрывало в светлице осталось.

      – Зачем он сюда пойдет? Если из гостей кто, то в хоромы пройдет, – отвечал Александр.

      – Сестрица, это князь Дмитрий Юрьевич, – сказала стоящая у окна Надя.

      – Братец, куда я денусь? – говорила раскрасневшаяся Ольга.

      – Что ж за беда, что без покрывала. Он тебя съест, что ли? Да вздор, его сюда не пустят, – успокаивал ее брат.

      В сенцах раздалось топанье сапог и громкий голос спрашивал: «Дома боярич, Александр Сергеевич?» – «Дома», – отвечал голос старика Якова, дядьки Степана. «Где он?» – «У себя в пределе, да туда ходить нельзя, там боярышни: пожалуйте в хоромы». – «Вздор, я прямо к нему, чего мне делать в твоих хоромах», – продолжал говорить громкий голос.

      – Ах, братец, что мне делать? Мамушка узнает, беда, – говорила Ольга.

      – Никакой беды нет, – сказал Александр. – Ну, да я, пожалуй, не пущу его, уж когда ты не хочешь. – И с этими словами он направился к дверям, но было уже поздно: они отворились, и в комнату вошел князь Бухран-Туруков.

      Взгляд князя упал на Ольгу: она покраснела, а князь ловко и ухарски отвесил ей низкий поклон, потом бросился на шею Александра. Тем временем Ольга и Надя приближались к двери, чтобы уйти.

      – Простите, боярышни, что обеспокоил вас, – сказал князь, быстро освобождаясь из объятий Александра и вновь кланяясь боярышням. – Я хотел поскорее увидать этого молодца, моего товарища.

      Боярышни поклонились князю и вышли из комнаты. Князь вновь бросился обнимать Александра. Обниманье и целованье продолжалось несколько минут.

      – Ах, Саша, боярич мой, любезный друг сердечный, насилу-то я тебя увидал. Давно мы с тобой, друг, не виделись, с той поры, кажись, как в Литве воевали, – скороговоркой произнес князь.

      – А я, – сказал Александр, – на первой же поре тебе претензию представлю: зачем ты вошел прямо сюда, когда знал, что у меня сестра?

      – Не знал, ей-богу, не знал, – забожился князь.

      – Как не знал, Яков тебе говорил, я сам слышал.

      – Не разобрал, позабыл, думал по-украинскому, ничего. Ну, не сердись, голубчик, сердечко мое.

      – Про украинский-то обычай пора забыть; ты давно уехал оттуда?

      – Давно, брат, с той поры как выгнали. Ну, не сердись, голубчик.

      – Да я и не сержусь, а так сказал, чтобы ты вперед был аккуратнее.

      – Да по правде сказать и сердиться-то не на что, – говорил князь. – А тебе, брат, и подавно сердиться на это не приходится; тебе, брат, все здесь нужно по-своему повернуть, к черту отправить все эти фабалы и боярские спеси. Живи, брат, так, как душе твоей хочется. Помнишь, как жили мы с тобой в польской земле?

      – То в Польше, а то в России, – отвечал Александр, – по-моему, и здесь бы ничего, но ты забыл, что я здесь живу не один, у меня отец и мать, они не позволят.

      – Ну, ладно, больше об этом не будем говорить. А славная у тебя сестренка, брат?

      – Это еще что?

      – Ну, не сердись, я так, спроста. А вот мы и увидались. Я как услыхал, что ты приехал, сейчас на игреньку – да к тебе. А ты-то до сих пор не приехал ко мне.

      – Помилуй!