От грозы к буре. Валерий Елманов

взглянул на своего хозяина, вздохнул совсем по-человечески и поплелся к себе в конуру, всем своим видом выказывая глубокую обиду за подобное небрежение и невнимание.

      Отец Мефодий, которому тут же рассказали о поведении Упрямца, присел рядом на корточки и принялся рассказывать, что он ну никак не мог прийти к нему вчера.

      – Я бы и ночью пришел, но ночью из города никого не выпускают, кроме разве что императора, – объяснял он. – Но я-то ведь не император. А по стенам лазить я тоже не умею. К тому же там стража. Если бы я полез, то они просто убили бы меня. Теперь ты понимаешь, почему я не смог прийти?

      Щенок встал, неспешно потянулся и внимательно посмотрел на человека в рясе.

      «Не врешь?» – спрашивал его настороженный взгляд.

      – А вот это нехорошо, – с легкой укоризной в голосе заметил отец Мефодий. – Друзьям надо верить, иначе какие же это друзья.

      Упрямец смущенно засопел.

      – Ну что – мир? – спросил отец Мефодий.

      – Р-р-р-р, – эхом отозвался Упрямец и молча ткнулся холодным влажным носом в протянутую ладонь друга.

      Затем он, старательно сдерживая себя, прошел к миске, понюхал содержимое, но есть не стал, вновь принявшись разглядывать отца Мефодия.

      – Ну, считай, что еду тебе положил я, – предложил тот.

      Упрямец немного подумал, затем с силой тряхнул головой и принялся сосредоточенно чесать за ухом, размышляя, считать или нет.

      – Если хочется горяченького, то я могу и заменить, – добавил отец. Мефодий.

      Щенок вздохнул, хозяйственно рыкнул, давая понять, что добро выбрасывать негоже, и принялся за трапезу. На этом инцидент был исчерпан.

      А вечером неприметный монастырский служка докладывал хартофилаксу Герману, сокрушенно разводя руками:

      – Ни с кем, кроме своих, он не говорил.

      – Может, ты не заметил? – хмуро уточнил тот.

      – Не-ет, – отчаянно затряс головой монашек. – Он из того домика вовсе никуда не отлучался.

      – И все время молчал?

      – Разговаривал, не без того, но только со щенком своим.

      – С кем?!

      – Со щенком, – робко повторил служка. – Он с ним каждый вечер разговаривает, а тот сидит и слушает.

      – Кто слушает?!

      – Щенок, кто же еще. Голову чуток наклонит, а сам и не шелохнется. Вот так и сидит, пока он говорит. – И монашек для вящей убедительности попытался изобразить позу, в которой щенок слушает отца Мефодия.

      – Пил!.. – осуждающе уточнил хартофилакс.

      – Ни капельки, – торопливо заверил монашек, смущенно шмыгая носом и торопливо крестясь. – Как на духу, владыка.

      Отец Герман недоверчиво покосился на него, подойдя поближе, шумно втянул в себя воздух, принюхиваясь, но ничем подозрительным от служки и впрямь не пахло.

      – Значит, с собакой разговаривал, – задумчиво протянул он и повелительным жестом отпустил соглядатая из своих покоев.

      Оставшись один, он в течение нескольких минут сосредоточенно вышагивал