Тьма – посвящённым. Александр Романовский

он все же ее пережил, – и любое ее продолжение было непременно чревато сильным стрессом.

      Обернувшись к своему спутнику, Гирудо кивнул – точь-в-точь курок спустил. (Во всяком случае, последствия для гуля были бы примерно теми же.)

      Смерть в балахоне шагнула вперед и взметнула руку с такой прытью, что Гримо, видавший, казалось бы, виды, не успел ни увернуться, ни чего-либо еще. Как говорится, напоследок. Из рукава балахона показалась рука, каждый дюйм которой был покрыт жесткой чешуей, отливавшей в ночном сумраке безднами первосортных чернил. Длинные пальцы логично завершались острыми когтями.

      Эта самая лапища основательно ухватила Гримо за голову. Не за шею, а непосредственно за череп, опустившись на макушку. Пальцы убийцы (до морлока уже дошло, что это его убийца, – остальное, в сущности, не важно) с неимоверной силой начали сжиматься. Когти вонзились в кожу Гримо, и он ощутил, как по его щекам бегут струйки горячей крови. Не чьей-то там, а его, гримовской, крови.

      И тогда Гримо закричал. Завизжал, как девчонка, как ни разу в жизни не визжал: почувствовал, с ясностью отблеска на топоре палача, близость и неотвратимость Смерти.

      Вопль прокатился по улице, рассек благостную тишину хрустальным серпом.

      В следующую секунду когтистая лапа, продолжая удерживать гуля за голову, без видимых усилий его приподняла, – да так, что Гримо едва-едва касался асфальта носками ботинок, – отчего жертву полностью парализовал животный ужас (зная свой вес, морлок никогда бы не подумал, что кому-то такое под силу).

      Из тьмы капюшона донеслось зловещее шипение, какое могло бы издавать пресмыкающееся, прежде чем ее ледяное, лоснящееся чешуей тело, представляющее, в сущности, один сплошной желудок, поглотило бы еще живую добычу. Сверкнули желтые глаза – теперь Гримо знал, что это, увы, не золото, – их блеск преломился в сетчатке морлока и последовал дальше, в черные тенета души, где, прыгая от одной стены к другой, спускался все глубже, но не мог разогнать царивший там мрак… Эти глаза были последним, что Гримо видел.

      Фигура в хламиде дернула лапой из стороны в сторону. Ноги морлока беспомощно волочились по асфальту. Раздался громкий сухой треск, – с таким звуком ломались второй и третий шейные позвонки Гримо. Убийца с силой встряхнул труп, убеждаясь, что жизнь не теплится в этом теле, после чего швырнул прочь с небрежностью, достойной испорченной игрушки.

      Столь трагично погиб Гримо, идейный борец с Системой, но, как это зачастую бывает, павший в неравном бою с самым вероломным из врагов, – собственной алчностью.

      Вампир безразлично проследил за полетом, и, когда морлок наконец приземлился, сказал:

      – Ты бы еще по кусочку откусывал, что ли… В радиусе трех кварталов уже никто не спит.

      Существо в балахоне с откровенным сомнением оглядело черные окна.

      – А вы… не желаете?.. – капюшон качнулся в сторону трупа.

      – О нет, благодарю покорно!.. – со смешком отказался вампир. – Гули, знаешь ли, это пища на любителей, к тому же для луженых желудков, хотя кое-кто находит их весьма пикантн