Монолиты готики. Александр Романовский

твенном случае, если бы навострились переваривать суровую каменную кладку. Стерильная чистота, произвести которую могли лишь многие и многие века, наслаивавшиеся один на другой в огромный канцерогенный пирог, беспощадный ко всему живому. Любое существо, попадавшие под эти своды, неизменно чувствовало себя ничтожной песчинкой, лежащей на бескрайнем пляже Вечности. Тогда как МЕСТО казалось огромным неподъемным валуном, которому глубоко плевать на штормящие волны столетий – легкие поглаживания для его серых боков.

      Создавалось впечатление, что каменные своды не являлись делом чьих-либо рук – человеческих или чьих-нибудь еще. Будто они образовались сами по себе, со времен первых сдвигов на морщинистом лице старушки-Земли. Геологические слои, подобно ретивому архитектору, дальновидно созидали феномен, преследуя скрытые, неподвластные сиюминутному разуму цели.

      Очевидно, эти самые своды наблюдали, как некая безымянная рыба, фигурирующая во всех учебниках биологии, выбросилась на берег и отрастила лапы; как динозавры неистово рвали друг друга на части, а затем начали свой долгий путь к тому, чтобы превратиться в нефть и сгореть в двигателе чьей-то колымаги.

      Каменные, стерильно-чистые своды снисходительно присматривали за подрастающим человечеством, его первым костром и первым колесом эргономично круглой модели; лицезрели Великого Гхола, объединившего разрозненные Кланы; видели Крестовые Походы, крах первой и единственной Империи Вампиров, атомную бомбу, и, собственно, наступление XXI-го столетия.

      Вампиры ревностно берегли свои секреты (главным из которых, собственно, был секрет весьма продолжительной жизни, но и он не считался такой уж тайной, какую нельзя променять на пару глотков горячей крови). И не спроста: в этом зале, именуемом Залом Заледеневшей Вечности, хранилась наиважнейшая реликвия Кланов. Сохранность оной составляло предмет неустанных забот. Многим, впрочем, такие предосторожности казались излишними.

      Отчасти они были правы. Реликвия представляла для вампиров – и только для вампиров – столь немыслимое значение, что никому, кроме самих же вампиров, не могла бы понадобиться. Да и сами Кланы, сознавая идеологическую важность реликвии, основательно подзабыли, какую все-таки ценность – с практической стороны – представлял сей предмет. Артефакт чрезвычайно важен, и точка. Для наиболее старых, почтенных вампиров, вовсю практикующих ортодоксальное мировоззрение, этого более чем достаточно. Главное, чтобы реликвия оставалась на предписанном месте.

      Никто не сомневался, что так будет ВСЕГДА. Ну кому, в здравом уме, могла понадобиться отвратного вида вещица, на которую предъявляла собственнические претензии орда кровопийц, живущих достаточно долго, чтобы покарать не только похитителя, но и его потомков – до десятого колена?..[1] Вряд ли кто-то мог ответить на этот вопрос, даже припомнив наиболее одиозных современников.

      Личность того, кто пробрался в Зал, не пришла бы на ум даже большим фантазерам.

      Титус, висящий под потолком на специальной жердочке, пробудился от тревожного сна. Ему снились кошмары, и он был рад вернуться к реальности. Даже вампиров посещают кошмары, хотя фигурируют в подобных видениях, как правило, не красноглазые клыкастые бестии (если, разумеется, речь не идет о женских особях, и грезах совсем другого порядка), а обычные люди, вооруженные факелами и обрубленными черенками лопат.

      Как ни странно, реальность оказалась ощутимо страшнее.

      Сегодня выпал черед Титуса нести караул в Зале, но это не огорчало юного вампира. Напротив, он рассчитывал выспаться – ничем другим в Зале заняться было нечем, если сразу же исключить созерцание реликвии, – для чего принял облик летучей мыши и повис под потолком, уютно обернувшись крыльями.

      Титус не смог бы сказать, что именно его потревожило. Навряд ли он что-то услышал. Просто понял, что в Зал проник ЧУЖОЙ, словно в голове вампира включилась сигнализация, принцип действия которой не знал и сам Титус.

      «Гости пожаловали». Осознание этого вытолкнуло вампира на потревоженную гладь реальности, как пороховые газы толкают пулю по стволу. Титус ничуть не усомнился в постороннем присутствии, равно как и в том, что своими ЧУЖИЕ быть не могли: СВОИ стояли бы внизу и во всю глотку орали «Эй, дурень! Слезай!..».

      Ничего такого посетитель себе не позволял. Вообще не издавал ни звука. Однако, вампир не расслаблялся. Тот, кто явился без спроса в Зал Заледеневшей Вечности, не мог быть человеком. Об этом Титусу поведало то самое нечто, что хранило вампиров, как биологический вид, на протяжении тысячелетий: генетическая память, бесценное наследие множества предков.

      И все, облепив спирали ДНК, вопили дурными голосами, силясь докричаться.

      Но Титус, болван, никогда не мнил себя специалистом в таких абстрактных материях, как Голос Предков или оригами.

      Он сделал то, что та же генетическая память – иная ее часть, которой предки безуспешно пытались заткнуть рот – велела ему сделать. А именно: отпустить жердочку, и, расправив крылья, спланировать на пол. Когда ноги коснулись холодных каменных плит, Титус успел принять обычное обличье, не столь уязвимое,

1

Сказать, что вампиры злопамятны, равносильно утверждению того, что ротвейлеры – не карманные собачки.