На троне Великого деда. Жизнь и смерть Петра III. Грегор Самаров

гибкой стати, которая придавала ей особенную прелесть; но главное, несмотря на то что в отдельности они были красивы, им недоставало огня, сверкавшего в ее глазах, и очаровательного выражения ее полураскрытого ротика. Уроженка Гамбурга, выросшая под серым небом севера, казалось, была трепещущим солнечным светом, а ее гибкое тело оживляло собой благородные античные формы исчезнувших рас.

      Мариетта вылетела, окруженная подружками, из глубины сцены к самой рампе и, низко склонившись пред государыней, начала танец.

      Балет был простой. Спутницы Томазини старались поймать ее, а она пыталась ускользнуть от них, то увертываясь из их рук, то отскакивая прыжками. Все новые и новые прелести открывались в беспрестанно менявшихся положениях этой пляски; каждая поза, как ни была она мимолетна, запечатлевала на момент свою пластическую красоту. Очаровательную игру Мариетта дополняла чудесной, полной экспрессии мимикой. По временам, когда ей удавалось ускользнуть из рук преследовательниц, ее подвижное лицо выказывало такую насмешливую, хитрую радость, что можно было подумать – вот-вот раздастся чистый, звонкий смех. При каждой новой вариации она отвешивала низкий поклон. Когда же наконец по окончании короткого интермеццо прекрасная крестьянка была поймана спутницами и, пытаясь сопротивляться, откинула голову в сторону и поглядела на Фрица таким молящим и в то же время вызывающим взором, то последний еле-еле мог удержаться, чтобы не броситься к ней.

      Танец кончился, танцовщицы отступили назад в глубину сцены; Томазини, сложив руки на груди, склонилась пред императорской ложей, в которой молодой великий князь хлопал в ладоши в полном восторге. Затем она совершенно естественно направилась к группе крестьян, к которой подходила костюмом, оперлась на руку Бломштедта и склонилась, точно обессиленная, на его плечо. Бедный Фриц ощутил дрожь ее чудного тела, увидел колебание ее груди, лишь слегка закрытой тонким кружевом, почувствовал, как душистые волосы коснулись его щеки – не в силах сдержаться он обнял ее за плечи и притянул к себе. Никто не обратил на это внимания: все это могло входить в пантомиму. Главные персонажи снова принялись за прерванный балетом диалог и пьеса пошла своим ходом дальше.

      Вдруг императрица махнула рукой; обер-камергер поднял жезл и протянул его к сцене.

      – Стой, стой! – крикнул за кулисами Волков. – Ее императорское величество приказывает перестать!

      Императрица выпрямилась из своего полулежачего положения и перегнулась через барьер ложи. Она окинула взглядом незанятые места партера и пустые ложи.

      – Утомительно смотреть, – произнесла она усталым, но слышным даже на сцене голосом, – на пустой театр, да и актерам моим невесело, должно быть, играть, не имея зрителей. Алексей Григорьевич, – обратилась она к фельдмаршалу графу Разумовскому, – так как других зрителей нет, пусть придут сюда караулы от Преображенского и Измайловского полков; мои бедные солдаты будут рады увидеть