Невеста Нила. Георг Эберс

ветками широким навесом красильни собралось множество невольниц, красивых и безобразных, смуглых и белых, различных по росту и фигуре. Одни из них были высоки и стройны, другие – с искривленной от работы за ткацким станком с детских лет спиной. Все они были молоды, между ними не было ни одной старше восемнадцати лет. Невольники представляют собой капитал: проценты с него – их труд и дети. Поэтому каждую рабыню выдавали замуж в молодые годы также за невольника. В ткацкой работали и девушки, и замужние женщины, но замужние имели особые помещения, каждая жила со своей семьей, а девушки ночевали в общих спальнях, рядом с мастерскими. Сегодня их освободили раньше, и потому они веселились по-своему, разделившись на две группы. Одна толпа окружила египтянку, чертившую что-то на дощечке; другая занималась невинной игрой, которая состояла в том, что каждая из играющих бросала через голову свою обувь. Если сандалия попадала за черту, проведенную на полу мелом, это было хорошим предзнаменованием: девушке предстояло выйти за любимого человека. Если же обувь падала ближе, это был знак, что свадьбу отложат или выдадут за немилого.

      Работница, забавлявшая подруг черчением фигур, занималась при ткацкой рисованием узоров и обладала способностью, свойственной еще языческим предкам египтян: она умела изобразить несколькими штрихами профиль каждого лица так верно, что рисунок, несмотря на карикатурность, поражал своим сходством. Шалунья проделывала этот фокус с помощью восковой дощечки и медного карандаша; остальные девушки должны были отгадывать, чей портрет выходил из-под ее рук. Только одна невольница одиноко сидела у дальнего столба сарая, опустив голову и не говоря ни слова.

      Не замеченная никем Паула видела и понимала все происходившее, хотя молодые невольницы обменивались только отрывочными словами, перебивали одна другую, и меж ними раздавался несмолкаемый веселый хохот. Если одна из них бросала сандалию дальше условной черты, юная компания хохотала во все горло, и каждая из рабынь выкрикивала имя жениха, которого они прочили своей подруге; в противном случае веселье было еще шумнее, и тогда девушками упоминались самые старые и некрасивые рабы. Одной смуглой сириянке не удалось ее гаданье, но она бойко вскочила с места, схватила мел и провела другую черту впереди упавшей сандалии; тут всеобщая веселость достигла крайнего предела; многие девушки бросились стирать неправильно начертанную линию; резвая нубиянка с курчавой головой подхватила сандалию, подбросила ее в воздух и ловко поймала; другая, захлебываясь смехом, громко повторяла имя счастливца, ради которого находчивая сириянка старалась перехитрить судьбу.

      Можно было подумать, что под навесом красильни поселился дух веселых проказ, потому что и другая группа вокруг рисовальщицы проявляла не меньше оживления. Когда нарисованное лицо узнавали, поднимался хохот; если нет, подруги наперебой выкрикивали то одно, то другое имя. Удачная карикатура на самого строгого из надзирателей вызвала особенно шумные