Вудсток, или Кавалер. Вальтер Скотт

кто знает, может, и я бы там пригодился! Голова старика еще способна послужить, когда рука уже ослабла. Но вы с Альбертом хотели, чтобы он ехал один! А теперь кто знает, что с ним сталось!

      – Помилуйте, отец! Ведь есть надежда, что Альберт спасся в тот роковой день; молодой Эбни видел его за милю от поля битвы.

      – Сдается мне, что молодой Эбни солгал, – так же запальчиво ответил старик, – язык у молодого Эбни проворнее, чем руки, но куда медленней, чем ноги его коня, когда Эбни удирает от круглоголовых. Лучше бы уж Альберту пасть мертвым между Карлом и Кромвелем, чем нам услышать, что он сбежал так же проворно, как молодой Эбни.

      – Дорогой отец! – вскричала девушка со слезами. – Как мне вас утешить?

      – Утешить, говоришь? С меня довольно утешений. Славная смерть и развалины Вудстока вместо надгробной плиты – вот единственное утешение для старого Генри Ли. Клянусь памятью моих предков! Я отстою замок и не пущу этих бунтовщиков и разбойников!

      – Но будьте же благоразумны, дорогой отец, – сказала девушка, – и смиритесь с неотвратимым. Дядя Эверард…

      Тут старик прервал ее на полуслове:

      – Твой дядя Эверард, барышня? Ну что ж, продолжай! Что там с твоим драгоценным и возлюбленным дядей Эверардом?

      – Ничего, сэр, – ответила она, – если этот разговор вам неприятен.

      – Неприятен! – воскликнул старик. – Почему, собственно говоря, он может быть мне неприятен? А если даже и так, то какое кому до этого дело? Что приятного случилось с нами за последние годы? И какой астролог может предсказать нам приятное в будущем?

      – Судьба, – возразила она, – быть может, готовит нам радостное возвращение нашего изгнанного государя.

      – Поздно для меня, Алиса, – сказал баронет. – Если и есть такая светлая страница в небесной книге, мой смертный час наступит задолго до того, как она будет перевернута. Но, я вижу, ты хочешь уклониться от ответа. Говори же, что там с твоим дядей Эверардом?

      – Нет, сэр, – ответила Алиса, – видит бог, лучше я умолкну навеки, чем заговорю о том, что может еще больше усилить вашу несдержанность.

      – Несдержанность! – воскликнул отец. – Ну, ты ведь сладкоречивый врачеватель и, ручаюсь, не прольешь ничего, кроме бальзама, меда и елея на мою несдержанность, если так называются страдания старика с разбитым сердцем. Так что же с твоим дядей Эверардом?

      Последние слова он произнес резким и сварливым тоном, а Алиса ответила ему робко и почтительно:

      – Я только хотела сказать, сэр, я совершенно уверена, что дядя Эверард, когда мы уйдем отсюда…

      – То есть когда нас вышвырнут отсюда такие же стриженые лицемерные негодяи, как он сам? Ну, так рассказывай про твоего великодушного дядюшку, что же он сделает? Не отдаст ли нам этот солидный и расчетливый хозяин объедки со своего стола? Кусочки трижды обглоданного каплуна два раза в неделю и пост до отвала в пять остальных дней? Может быть, он позволит нам ночевать в конюшне возле своих полудохлых кляч, может быть – отнимет у них пучок соломы,