Хранители Кольца. Джон Толкин

Торбинс говорил речь, трогая золотое Кольцо в кармане: то самое, которое он столько лет втайне берег как зеницу ока. Шагнув со стула, он надел Кольцо – и с тех пор в Хоббитании его не видел ни один хоббит.

      С улыбкой послушав, как галдят ошеломленные гости в шатре и вовсю веселятся не удостоенные особого приглашения хоббиты, он ушел в дом, снял праздничный наряд, сложил шелковый жилет, аккуратно завернул его в бумагу и припрятал в ящик. Потом быстро натянул какие-то лохмотья и застегнул старый кожаный пояс. На поясе висел короткий меч в потертых черных ножнах. Бильбо вздохнул и вытащил из пронафталиненного шкафа древний плащ с капюшоном. Плащ хранился, как драгоценность, хотя был весь в пятнах и совсем выцветший – а некогда, вероятно, темно-зеленый. Одежда была ему великовата. Он зашел в свой кабинет и достал из потайного ящика обернутый в тряпье загадочный сверток, кожаную папку с рукописью и какой-то толстый конверт. Рукопись и сверток он втиснул в здоровенный заплечный мешок, который стоял посреди комнаты, почти доверху набитый. В конверт он сунул золотое Кольцо на цепочке, запечатал его, адресовал Фродо и положил на каминную доску. Но потом вдруг схватил и запихнул в карман. Тут дверь распахнулась, и быстрым шагом вошел Гэндальф.

      – Привет! – сказал Бильбо. – А я как раз думал, почему это тебя не видно?

      – Рад, что тебя теперь видно, – отвечал маг, усаживаясь в кресло. – Я хочу перекинуться с тобою словом-другим. Так что – по-твоему, все в порядке?

      – А как же, – подтвердил Бильбо. – Вспышка только лишняя – даже я удивился, а прочие и подавно. Твоя, конечно, работа?

      – Моя, конечно. Недаром ты многие годы скрывал Кольцо, и пусть уж гости твои гадают как умеют, исчез ты или пошутил.

      – А шутку мне испортил, – сказал Бильбо.

      – Да не шутку, а дурацкую затею… только вот говорить-то теперь поздно. Растревожил родню, и девять или девяносто девять дней о тебе будет болтать вся Хоббитания.

      – Пусть болтает. Мне нужен отдых, долгий отдых, я же тебе говорил. Бессрочный отдых: едва ли я сюда когда-нибудь вернусь. Да и незачем, все устроено… Постарел я, Гэндальф. Так-то вроде не очень, а кости ноют. Нечего сказать: «Хорошо сохранился!» – Он фыркнул. – Ты понимаешь, я тонкий-претонкий, как масло на хлебе у скупердяя. Скверно это. Надо как-то переиначивать жизнь.

      Гэндальф не сводил с него пристального, озабоченного взгляда.

      – Да, в самом деле скверно, – задумчиво сказал он. – Ты, пожалуй, все правильно придумал.

      – Это уж чего там, дело решенное. Я хочу снова горы повидать, понимаешь, Гэндальф, – горы, хочу найти место, где можно и вправду отдохнуть. В тишине и покое, без всяких настырных родственников, без гостей, чтобы в звонок не звонили. И книгу мою ведь нужно дописать. Я придумал для нее чудесный конец: «…и счастливо жил до скончания дней».

      Гэндальф рассмеялся.

      – Конец неплохой. Только читать-то ее некому, как ни кончай.

      – Кому надо, прочтут. Фродо вон уже читал, хоть и без конца. Ты, кстати, приглядишь