В дебрях Африки. Генрик Сенкевич

осело на дно его души после недавней неудачи, превращалось в беспощадную ненависть к обоим суданцам. Правда, он нередко слышал от отца, что ненависть ослепляет и что ей поддаются лишь такие люди, которых не хватает на что-нибудь лучшее; но сейчас он не мог преодолеть ее в себе и не мог ее скрыть.

      Не мог настолько, что Идрис заметил ее и стал беспокоиться, так как понял, что, если погоня их настигнет, он уже не сможет рассчитывать на защиту мальчика. Идрис всегда был готов на самые дерзкие поступки, но, будучи не лишен некоторой рассудительности, полагал, что следует все предвидеть и на случай несчастья оставить себе какую-нибудь лазейку для спасения… Поэтому он хотел после всего случившегося как-нибудь помириться со Стасем и с этой целью на первом привале завел с ним такой разговор.

      – За то, что ты хотел сделать, – сказал он, – я должен был тебя наказать, а то иначе они убили бы тебя, но я велел бедуинам, чтоб они били тебя не очень сильно.

      Не получая никакого ответа, он немного погодя продолжал:

      – Слушай, ты сам сказал, что белые всегда держат слово; так вот, если ты поклянешься мне именем твоего бога и головой маленькой бинт, что ничего не сделаешь против нас, тогда я прикажу не связывать тебя на ночь.

      Стась и на это не ответил ни слова, и только по блеску его глаз Идрис понял, что он старается напрасно.

      И все же, несмотря на уговоры Гебра и бедуинов, он не велел связывать его на ночь; а когда Гебр не переставал настаивать, ответил ему сердито:

      – Вместо того чтоб лечь спать, ты останешься сегодня караулить. И с сегодняшней ночи всегда, когда все будут спать, кто-нибудь из нас будет сторожить.

      Действительно, с этого дня были раз навсегда заведены смены караульщиков. Это значительно парализовало все замыслы Стася, на которого все караульные обращали бдительное внимание.

      Но зато детям была предоставлена большая свобода, так что они могли подходить друг к другу и разговаривать без всяких препятствий. На первом же привале Стась подсел к Нель; ему хотелось поблагодарить ее за помощь.

      И хотя он испытывал к ней глубокую признательность, он не умел выражаться ни высокопарно, ни нежно; он стал только трясти обе ее руки и проговорил:

      – Нель, ты очень добра, и я тебе очень благодарен… Знаешь, я даже скажу тебе откровенно, что ты поступила, по крайней мере, как тринадцатилетняя девочка.

      В устах Стася подобные слова были высшей похвалой, и сердце маленькой женщины вспыхнуло от удовольствия и гордости. Ей казалось в эту минуту, что для нее не существует ничего невыполнимого.

      – Вот дай мне только вырасти, тогда они увидят! – ответила она, бросая воинственный взгляд в сторону суданцев.

      Но так как она не понимала еще, в чем, в сущности, было дело и почему все арабы набросились на Стася, то мальчик стал ей рассказывать, как он решил украсть ружье, перестрелять верблюдов и заставить всех вернуться к реке.

      Между тем Саба, который всегда