Монастырь. Вальтер Скотт

очистилась покаянием от всех грехов. А мне показалось, что у отца Филиппа на этот счет остались сомнения… Да тут еще была книга, которую он взял с собой, так что… – И она запнулась, как бы не желая продолжать.

      – Говорите все начистоту, госпожа Глендининг, – заметил отец Евстафий. – Это ваш долг ничего от нас не скрывать.

      – Ах, ваше преподобие, с вашего разрешения, я бы от вас никогда ничего не скрыла, кабы только я не боялась повредить этим бедной леди. Она прекрасная женщина, живет с нами уже не первый год, и лучше ее я никого не знаю. Но это дело – пусть уж лучше она сама вам объяснит, ваше преподобие.

      – Сначала вы мне скажите, госпожа Глендининг, и я еще раз повторяю – это ваш долг мне все рассказать.

      – Книга эта, – несмело начала вдова, – которую отец Филипп увез из Глендеарга, книга эта, с разрешения вашего преподобия, нынче утром таинственным образом вернулась к нам.

      – Вернулась? – воскликнул монах. – Как так?

      – Ее принесли обратно к нам, в башню Глендеарг, – продолжала госпожа Глендининг, – а как – это уж один Бог знает. Но это та книга, которую отец Филипп вчера увез. Старый Мартин – наш работник и слуга леди Эвенел – выгонял наших коров на пастбище, а надо вам сказать, досточтимый отец, что по молитвам святого Вальдгэва и по милости обители у нас есть три добрых молочных коровы…

      Монах чуть не застонал от нетерпения. Но он вовремя вспомнил, что женщина такого нрава, как почтенная вдова Глендининг, подобна волчку: не трогай его, когда он вертится, – он остановится, но если вздумаешь его подхлестывать, он будет вертеться без конца.

      – Но оставим наших коров, ваше преподобие (хотя, уверяю вас, редко в каком стаде найдется такая скотина).

      Работник выгонял их на пастбище, а мои молодцы – это Хэлберт и Эдуард, которых ваше преподобие видели в праздничные дни в церкви (а в особенности вы должны помнить Хэлберта, так как вы изволили его гладить по голове и подарили ему значок святого Катберта, что он носит на шапке), и с ними еще была Мэри Эвенел (это дочка леди Эвенел), – так вот, они побежали за стадом и принялись играть и носиться по лугу, ваше преподобие, как это привычно детям. Вскоре они потеряли из виду и Мартина и коров, и им вздумалось залезть в узкую расселину, которую мы зовем Корри-нан-Шиан, где в самой глубине течет родник, и вот там вдруг они видят – с нами крестная сила! – что сидит у родника женщина вся в белом и ломает руки. Ребята, конечно, перетрусили, увидав перед собой незнакомую женщину (кроме Хэлберта – ему на Троицу минет шестнадцать, и он никогда ничего не боялся), но когда они к ней подошли – ее и след простыл.

      – Стыдитесь, сударыня! – перебил ее отец Евстафий. – Такая рассудительная женщина – и вдруг верит всяким бредням! Дети попросу соврали – вот и все.