Эдинбургская темница. Вальтер Скотт

этому будут примеры в моей «Последней исповеди Эдинбургской темницы»; их будет достаточно, чтобы удовлетворить даже ненасытный аппетит публики, всегда падкой до чудес и ужасов. Романист тщетно ломает голову, стараясь разнообразить свою повесть, но как редко удается ему найти образ или положение, которые еще не примелькались читателю! И похищение, и смертельная рана, от которой герой никогда не умирает, и опасная горячка, от которой героиня наверняка выздоровеет, оставляют читателя равнодушным. Подобно моему другу Краббу{12}, я никогда не теряю надежды и полагаюсь на тот пробковый пояс, на котором герои романа благополучно выплывают из любой пучины.

      Тут он с большим чувством прочел следующий отрывок:

      Боялся я. Но не боюсь теперь

      Узнать, что красоту терзает зверь

      И что в темницу ввергнута она,

      Коварному злодею отдана.

          Пусть ров глубок, и стены высоки,

          И на дверях железные замки,

          Страж у дверей, бездушен и жесток,

          Не променяет долг на кошелек.

      Пускай мольбы утихнут, не задев

      Сердца мужей и сердобольных дев,

      И с высоты тюремного окна

      Пусть не решится броситься она.

          И помощь так безмерно далека,

          Что не дождаться целые века.

          И все же сочинитель сыщет путь,

          Чтобы свободу узнице вернуть.

      Когда развязку можно угадать, – заключил адвокат, – книга теряет всякий интерес. Вот отчего никто нынче не читает романов.

      – Что я слышу! – воскликнул его приятель. – Верите ли, мистер Петтисон, когда бы вы ни навестили сего ученого мужа, вы всегда найдете у него последний модный роман – правда, искусно спрятанный под «Юридическими институциями» Стэра или «Судебными решениями» Моррисона.

      – Разве я отрицаю это? – сказал юрист. – Да и к чему? Ведь известно, что эти пленительные Далилы{13} завлекали в свои сети многих людей куда умнее меня. Разве мы не найдем романов среди бумаг наших известнейших адвокатов или даже под подушками судейского кресла? Мои старшие коллеги в адвокатуре и суде читают романы; а некоторые, если только это не клевета, даже сами их сочиняют. Про себя скажу, что я читаю по привычке и по лености, но не из подлинного интереса. Как шекспировский Пистоль, когда он ел свой порей{14}, я кляну книгу, но дочитываю ее до конца. Иное дело – подлинные повести о людских безумствах, записанные в судебных отчетах; прочтите их – и вам откроются новые страницы человеческого сердца и такие повороты судьбы, какие ни один романист не решился бы измыслить.

      – И подобные повести, – спросил я, – вы предполагаете извлечь из истории Эдинбургской темницы?

      – В большом изобилии, дорогой сэр, – ответил Харди. – Позвольте, кстати, наполнить ваш стакан… Не там ли в течение многих лет собирался шотландский парламент?{15} Не там ли укрылся король Иаков

12

Крабб Джордж (1754–1832) – английский поэт, автор популярных в XIX в. поэм: «Приходские списки», «Местечко» и др. В своих поэмах Крабб сочувственно описывал жизнь разоряемой английской деревни.

13

Далила – возлюбленная легендарного иудейского силача Самсона, отрезавшая ему ночью волосы, в которых заключалась вся его богатырская сила, после чего выдала его филистимлянам (Библия).

14

Как шекспировский Пистоль, когда он ел свой порей… – Пистоль – персонаж из пьес Шекспира «Генрих IV» и «Виндзорские насмешницы», всюду следующий за Фальстафом. Когда Фальстаф бедствовал, Пистоль должен был питаться ненавистным ему пореем и обходиться без вина.

15

Шотландский парламент – возник в XIII в.; состоял из одной палаты; представительство в нем было сословным. После «слияния корон», или «личной унии» (король Шотландии Иаков VI в 1603 г. занял английский престол под именем Иакова I), права шотландского парламента были ограничены, а в 1707 г. он был слит с английским парламентом, чем юридически завершилась узурпация Шотландии Англией в форме так называемой унии.