Знак сатаны. Иван Любенко

беспокойные стрижи начнут вычерчивать латинские литеры: от простых «V» и «L» до замысловатых «X», «Y», «Z». Уже в апреле солнце будет греть не только землю, но и души горожан. Только все это будет позже. А пока Ставрополь укутался в снег, точно в плед, и тихо дремлет, как старый вояка перед камином. Что ему снится? Лихие сабельные атаки под началом доблестного генерала Ермолова? А может, первый бал в Офицерском собрании?.. Временами отставной офицер вздрагивает и просыпается, но опять проваливается в мягкий, как пух, сон. Его будит скрежет фанерных лопат, обитых для прочности тонкой железной полосой. Снег идет уже третий день. Дворники в овчинных тулупах и мохнатых шапках трудятся с ночи до утра. Отдохнут немного, попьют чаю и опять примутся за работу. А утром, когда в домах едва затеплятся желтые огоньки керосиновых ламп, Николаевский проспект будет прибран и готов к новому дню, как 81-й Самурский пехотный полк к парадному смотру. И даже оконные стекла, под стать городу-крепости, дадут морозу разрисовать себя витиеватыми узорами из былинных народных преданий.

Января 30 дня, 1909 года».

      Присяжный поверенный Ставропольского Окружного суда Клим Пантелеевич Ардашев отложил дневник, поднялся из-за стола и стал рассматривать улицу.

      Неожиданно перед домом остановились сани. Из них выбрался доктор Нижегородцев. По лицу медика было видно, что он чем-то озабочен. Расплатившись с возницей и отряхнув с пальто снег, частнопрактикующий врач шагнул к входной двери. Раздался звонок. Ардашев направился в переднюю, но горничная оказалась проворнее и уже принимала у гостя одежду.

      – Простите великодушно, что потревожил вас в субботу, да еще в полдень. Всем известно, что в это время вы заняты литературными трудами. Однако я уже второй день не могу найти покоя. Тут, знаете ли, странное дело приключилось…

      – И не думайте извиняться, мой друг. Пройдемте в кабинет. Там все и расскажете, и вишневой наливочки отведаете, – проговорил Ардашев и, повернувшись к прислуге, велел: – Варвара, нам, как всегда: осетинского сыру и вишневки, но только той, что приготовлена по рецепту Вероники Альбертовны.

      – Так другую и не держим, – развела руками молодая и стройная горничная.

      – Вот и хорошо, – отшутился Ардашев. – Нам другой и не надобно.

      Не успел Нижегородцев усесться в кресло, как на маленьком столике появилось угощение.

      Клим Пантелеевич наполнил рюмки и, сделав, несколько глотков, оттенил вкус наливки кусочком сыра. Доктор выпил разом, точно это была не наливка, а водка, и закусывать не стал.

      Промокнув губы салфеткой, Ардашев заметил:

      – Вижу, вы и впрямь не на шутку встревожены. Итак, я вас слушаю.

      – Вы знали купца первой гильдии Тяглова?

      – Это тот, что третьего дня застрелился?

      – Он самый. Я тут странную деталь узнал: оказывается, перед смертью негоциант снял со счета в банке всю наличность. А потом пришел домой и покончил с собой. Те деньги так и не нашлись. В доме, конечно, были еще ассигнации, но они как лежали в сейфе, так и лежат.

      – Может, из-за долгов?

      – Да что вы! – Доктор даже подпрыгнул в кресле от возмущения. – Это ему все были должны! У него одной недвижимости в городе – дай Бог каждому…Нет, тут что-то другое…

      – Простите, Николай Петрович, но для выяснения всяческих подозрений существует полиция, сыскное отделение, возглавляемое Ефимом Андреевичем Поляничко, судебные следователи, в конце концов… Вот они пусть и занимаются выяснением всех обстоятельств смерти. Вы-то чего переживаете? Насколько мне известно, покойный Федор Тимофеевич вам ни близким родственником, ни свойственником не приходился. Помнится, и я познакомился с ним за ломберным столиком в Коммерческом клубе.

      – Вы правы. Но человек он был в высшей степени порядочный. Такого среди богатого купечества не сыщешь. Не живоглот какой-нибудь, не сквалыга, а меценат, даритель… Еще до вашего переезда в Ставрополь на его деньги Александровскую больницу для умалишенных построили, да и вашей родной Успенской церкви немало жертвовал. А о приютах для бездомных я уж и не говорю. Не умер бы – всенепременно стал бы почетным гражданином города. Да, в картишки поигрывал, азартен был, но, как говорится, кто не грешил, тот и Богу не маливался.

      – Хорошо. – Клим Пантелеевич налил гостю новую порцию наливки и заметил: – Допустим, вы хотите понять причины суицида. Но что вам это даст? Я же читал в «Северокавказском крае», что Федор Тимофеевич находился в своем кабинете и кроме него, жены и одной прислуги никого другого в доме не было. Даже из короткой газетной заметки ясно, что главный признак самоубийства (оружие рядом с трупом) налицо. Более того, пуля вошла в правый висок. Стало быть, сомнений нет – чистое самоубийство.

      Ардашев выпил полрюмки, отправил в рот маленький кусочек сыра и, ожидая ответа, внимательно посмотрел на собеседника. На этот раз врач к наливке не притронулся. Разделяя слова, как обычно делают гимназические учителя, втолковывая непонятливым школярам прописные истины, он принялся объяснять:

      – Все… так… как… вы… сказали, за исключением… некоторых… моментов, а именно: в доме покойного