«Котолизатор». Валерий Введенский

соньке

      Тяжко жить зимой

      На улице одной.

      Кисоньку-кисоньку,

      Кисоньку-мурысоньку

      Я возьму домой,

      Накормлю едой.

      – Еще чего! – возмутилась Прасковья Матвеевна, жена Ивана Дмитриевича. – Даже не мечтай о таком подарке. Только через мой труп.

      У Никитушки навернулись слезы, он спрыгнул с табуретки и выбежал из столовой.

      – Как же не стыдно, – накинулся на жену Крутилин. – Ребенок порадовать нас хотел, песенку сочинил.

      – На Рождество положено Господа славить, а не зверье безмозглое.

      Прасковья Матвеевна происходила из купцов, по этой причине мировоззрение ее было дремучим. Обычно Иван Дмитриевич старался с ней не спорить. Но сейчас из-за сына полез на абордаж. Что плохого в том, что малыш хочет кошечку? Наоборот, значит, сердце его добротой наполнено.

      – А почему в Рождество и зверью почести не отдать? Господь-то наш где родился? В хлеву, среди коз и ослов, – напомнил жене Крутилин.

      – Но кошек там не было. Потому что кошки – дьявольское отродье.

      – Придется подарить осла, – пошутил Крутилин.

      Супруга наградила его взглядом, исполненным ненависти, и вышла вон.

      Иван Дмитриевич снова взялся за газету, но слова от возмущения прыгали и смысл ускользал. Потом вдруг спохватился, что на службу опаздывает. Подскочив к зеркалу, он наспех расчесал бакенбарды и выбежал в прихожую.

      Там, спрятавшись за шубами, его дожидался Никитушка:

      – Папенька, папенька, а когда маменька уйдет, мы кошку заведем?

      – Куда уйдет? Что ты говоришь?

      – Что слышал. Вчера она весь день Серафиме Борисовне плакалась: «Уйду я от него, Симушка, уйду. Сил больше нет измены терпеть».

      Иван Дмитриевич верность супруге не хранил, но считал, что она о том не догадывается. А вот оно как оказывается!

      – Так заведем или нет? – повторил вопрос Никитушка.

      Крутилин вздохнул:

      – Посмотрим.

      Агенты уже разбежались – когда Крутилин задерживался, задания им вместо него раздавал чиновник для поручений Арсений Иванович Яблочков. Выслушав его доклад, Иван Дмитриевич испил чаю и приступил к приему посетителей. Их каждый день приходило немало, и каждый со своей бедой. Всех надо было выслушать и по возможности помочь.

      За окном уже темнело, когда в кабинет вошел последний, почтенного вида старичок. Уставший Иван Дмитриевич слушал его вполуха.

      – …с чертями водится.

      – Кто? – чуть не подскочил очнувшийся от упоминания нечистой Крутилин.

      – Как кто? Сосед мой, кассир Венцель.

      – С кем он водится? – переспросил начальник сыскной.

      Вдруг послышалось?

      – С чертями.

      Ивану Дмитриевичу очень хотелось гаркнуть: «Пшел вон!» Как же надоели ему сумасшедшие! Что весной, что осенью дня без них не проходит. Вроде и зима давно, а все идут и идут.

      Однако свой порыв начальник сыскной сдержал: орать на сумасшедших себе дороже – могут и пресс-папье запустить в голову. А могут крепко обидеться и закидать кляузами начальство. Кинув взгляд в листок, на котором черкнул имя-отчество посетителя, уважительно спросил:

      – Надеюсь, Петр Петрович, вы понимаете, сколь серьезны подобные обвинения?

      – Понимаю. Потому в сыскную и явился. Наружной-то полиции с чертями не совладать. Только на вас надежда.

      – Благодарю за доверие. Но сперва давайте-ка уточним факты. Раз утверждаете, что сосед якшается с чертями, значит, видели их. Когда, где?

      Петр Петрович испуганно перекрестился:

      – Что вы? Бог миловал.

      – Неужто сам сосед в этаком знакомстве признался? – попробовал зайти с другого бока Крутилин.

      Если окажется прав, значит, не посетитель, а сосед его умом тронулся. Или пошутил неудачно.

      – Держи карман шире. Как же, признается он, сарделька немецкая. Учуял я их, – признался старик и дотронулся скрюченным пальцем до переносицы. – Собственным носом учуял.

      Значит, не сосед, а сам Петр Петрович с катушек съехал. Теперь надобно понять: буйный он или тихий?

      Старик о размышлениях Крутилина не подозревал и продолжал доверительно рассказывать:

      – В первый раз учуял я чертовщину с месяц назад, в Предпразднство Введения во храм Пресвятой Богородицы[1]. Пришел тогда с вечерней службы, в коридоре столкнулся с Венцелем. И чуть не задохнулся от ужасной вони, которую тот источал…

      Иван Дмитриевич открыл табель-календарь:

      – В субботу дело было?

      – Да. И в другие разы тоже. От Венцеля исключительно по субботам чертями воняет.

      Крутилин, кажется, понял причину этому явлению и от радости даже хлопнул себя по лбу:

      – Помилуйте,

1

Отмечается 20 ноября, в 1871 году пришлось на субботу.