Должно ли детство быть счастливым?. Екатерина Мурашова

К сожалению. Мама после меня не могла больше родить.

      – А все-таки: чего хотел бы ты сам? Ты же не мог не думать.

      – Вы будете смеяться.

      – Не буду.

      – Я хотел бы быть воспитателем детского садика. Лепить с ними, мастерить, клеить, рисовать открытки родителям – к Восьмому марта и Двадцать третьему февраля.

      Я почувствовала, как у меня защипало в носу, и слегка отвернулась, чтобы он не заметил. Бедняга! Детский садик – единственное счастливое время в его жизни, он хотел бы туда вернуться и делать счастливыми других. И у него получилось бы!

      – Ну вот, вы смеетесь!

      – Ничего подобного!

      – Еще я люблю готовить, мне нравится торты делать и салаты придумывать и оформлять – красивые и вкусные, все говорят.

      – Иди в кулинарный техникум!

      – Вы смеетесь?!

      – Увы, нет. Я практически плачу.

      – Смеетесь…

* * *

      – Я не вижу, не чувствую психиатрии как процесса, – сказала я матери. – Скорее, это вынужденное: он, его мозг готовится к бегству. Ему бесконечно тяжело учиться в гимназии. Он с ужасом и отвращением думает об уготованной ему отцом дальнейшей жизни. Все что угодно лучше этого – так ему сейчас кажется. Он не может обматерить вас, хлопнуть дверью, сбежать в одних штанах, у него нет для этого ресурсов, да и бежать ему, в общем-то, некуда и незачем. Он другой, но для него тоже есть место в этом мире. Вы можете объяснить это вашему мужу?

      – Я пыталась, но он меня не слышит. У него один сын, наследник, он не хочет ничего знать, для него жизнь – это преодоление трудностей…

      – Привести мужа?

      – Нет, он не пойдет, он говорит, что вся эта психология – для слюнтяев и бездельников.

      – Вы же мать! Вы видите, что происходит с Сережей. Попробуйте настоять: пусть муж ни к кому не идет и просто его отпустит. Пусть парень идет в кулинарный техникум или педагогическое училище. Это как раз соответствует его способностям и желаниям. Там он будет счастлив. А если поверх перинатальной энцефалопатии в нем вдруг проснутся-таки честолюбивые отцовские гены (это, кстати, возможно, так как процесс восстановления в пятнадцать лет не закончен) и стремления, так ведь никогда не поздно. А сейчас вы его просто столкнете в яму…

      – Я попробую, но практически не надеюсь…

* * *

      Прошло довольно много лет. Немолодая женщина поздоровалась со мной на осенней аллее недалеко от поликлиники. Я вежливо-равнодушно ответила, собираясь идти дальше. А женщина вдруг заплакала. Я, конечно, оторопела и остановилась.

      – Вы не помните, – констатировала она. – У вас так много посетителей.

      – Попробуйте напомнить.

      Она постаралась. Я вспомнила.

      – Что Сережа теперь?

      – У него диагноз и таблетки. Два раза в год – госпитализация. Он поправился на тридцать пять кило. Сидит и смотрит телевизор. И еще раскладывает открытки. Мы ему их покупаем.

      – А отец?

      – Отец говорит: что ж, болезнь – это со всяким может случиться. Да он всегда на работе,