Дорога ветров. Иван Ефремов

Озлобившийся и вспотевший от трудной дороги, Андросов присоединился к нам. Поискав подъезд, мы с ним поставили «Дракона» в уютную долинку между пятым и шестым выступами. Здесь бензин при любом ветре находился в безопасности от искр, которые могли долететь из лагеря.

      И вот на черной щебенке с редкими сухими кустиками караганы выросло временное жилье одиннадцати человек. Две палатки, фанерные щиты для кухни, стены ящиков с продуктами, гипсом, гвоздями и другим снаряжением, тюки с бумагой и ватой, деревянные бочонки с водой, доски для монолитов – все это придало неестественно жилой вид мрачному углу безжизненной котловины. Мы рассчитывали пробыть тут несколько дней и поэтому устраивались с удобствами. Поставили железные печки в обеих палатках, прикрепили проволочные подсвечники к палаточным тестам.

      После сытного обеда, вернее ужина, в палатке показалось жарко. Я набросил ватник и вышел. Последние проблески зари потухли, в свете ярких звезд непроницаемая стена Нэмэгэту торчала вверх грубыми зазубринами и внизу неразличимо сливалась с поверхностью плато. Посреди котловины, точно слоны, зловеще темнели два останца. Один, в самом центре, получил наименование «Центрального», другой – ближе к юго-восточному краю – назвали «Большим».

      Я прошел до конца грядки и остановился над подмывом сухого русла. Красный огонь костра багрово отсвечивал на окружавших скалах. Нерхнян часть обрыва тонула в густой тьме. В третьей, считая от «кухни», промоине неясно громоздился «Дракон». Андросов что-то делал в кабине, и ее стеклянный домик странно светился среди диких скал. Еще слабее просвечивали палатки, сделанные из темной материи, но эти тусклые огоньки вместе с дымом, поднимавшимся из двух железных труб, создавали впечатление уюта и жизни здесь, в затерянной котловине, на краю огромного лабиринта безводных ущелий и безмолвия широкого простора впадины Нэмэгэту.

      Лишь путешественник, подолгу остающийся наедине с пустыней, может по-настоящему оценить эти крохи человеческой жизни, жилья, работы, только что возникшие у подножия желтых стен.

      Андросов зачем-то зажег сильные фары «Дракона». Два снопа света пронеслись над котловиной, задели обрыв «Центрального» останца и, потускнев, легли на дальние склоны восточного лабиринта. Электрический свет впервые от сотворения мира загорелся тут, и я подумал, что при будущих больших раскопках мы, пожалуй, устроим здесь переносную электростанцию. Фары потухли, мрак как-то особенно уплотнился, стало очень холодно… Я вернулся в палатку.

      Перед сном Громову и мне пришлось порядком помучиться, как не раз уже в этом пути, после высоких перевалов или большой ходьбы по горам. За многолетние путешествия в трудных условиях, требовавших громадного физического напряжения, у обоих сердца были изношены. Мы всегда задыхались здесь, на высоте, едва только вытягивались на постели. С завидной безмятежностью спали Орлов и Эглон, а поближе к входу, за печной трубой, свернулся наглухо закупоренный в мешок и два полушубка наш зябкий Данзан…

      Пять последующих