Приговор. Иван Любенко

стена.

      Где-то далеко, почти у самого горизонта, на просветлённом небе тёмной кляксой вырисовывался дымный паровозный след. Поезд приближался и уже через несколько минут, сбросив скорость, медленно поравнялся с вокзалом и, издав последний вздох, замер. Из вагонов высыпались люди в арестантской одежде. Среди них был и невысокий, щуплого телосложения каторжанин. Он окинул взглядом вокзальные строения и почему-то сравнил их с шахматными фигурами. Расположенные по краям двухэтажные здания напоминали ладьи, а два шпиля на колоннах перед главным входом, сошли бы, пожалуй, за слонов; одноэтажный зал ожидания в шестнадцать окон, протянувшийся во всю длину, смахивал на стройный ряд пешек. Эту архитектурную идиллию портила лишь толпа людей, размахивающих красными флагами, с выведенными на них словами «Свобода» и «Демократия».

      Всё происходящее казалось теперь каким-то нереальным сном.

      Ещё месяц назад он отбывал наказание в тюрьме, именуемой Александровским централом. Опостылевшая за восемь лет заунывная песня с непритязательным мотивом всё сидела в голове и от неё, казалось, не было никакого избавления:

      Далеко в стране Иркутской,

      Между скал и крутых гор

      Обнесен стеной высокой

      Чисто выметенный двор.

      На переднем на фасаде

      Большая вывеска висит,

      А на ней орёл двухглавый

      Позолоченный блестит…

      Это, парень, дом казенный –

      Александровский централ.

      А хозяин сему дому

      Здесь и сроду не бывал…

      Таких, как он, приговорённых к пожизненному ношению кандалов, из Александровской тюрьмы прибыло двести сорок четыре человека. Амнистия Временного правительства дала свободу не только политическим заключённым, но и уголовникам. Тут главное было правильно воспользоваться моментом. И многие своего шанса не упустили.

      Сбившись в кучку, освобождённые с недоверием и опаской глядели, как их приветствуют те, кто скоро вновь станет их жертвами. Но это произойдёт позже, а пока прибывшие казались кроткими и невинными овечками, пострадавшими от полицейского и судейского произвола. На них смотрели с сочувствием. Члены Комитета помощи амнистированным выдавали каждому по ведомости деньги, снабжали одеждой, кормили и устраивали на ночлег. Те же, кто не хотел оставаться в Иркутске, могли проследовать дальше по железной дороге до самого места назначения в вагонах 2-го и 3-го классов совершенно бесплатно. Для этого нужно было лишь зарегистрироваться и получить билет. Именно так он и решил поступить, а не оставаться в городе.

      Неожиданно к нему подошла совсем юная барышня. От неё пахло весной – давно забытым запахом мимозы и тюльпанов. А может, это ему просто показалось? Ведь, начиная со своего ареста, – тогда, в уже далёком 1909 году – он не держал за руку ни одну женщину. Да что там! Даже женщин-арестанток он видел всего два или три раза. Голова начинала понемногу кружиться, и, чтобы не упасть, он на миг закрыл глаза.

      – Вам плохо? – послышался беспокойный вопрос.

      – Нет, напротив, хорошо, как никогда, – улыбнулся он и спросил: – Как вас зовут, сударыня?

      – Елена, – вымолвила она почти шёпотом.

      «Значит, мать её кличет Леночкой, Ленусей и, возможно, Алёнкой, – подумал он. – Если у меня будет, когда-нибудь дочь, я её так и назову. Очень ласковое имя».

      – А чем, позвольте узнать, вы занимаетесь?

      – Я окончила гимназию и хотела поступить на женские курсы, но партийная работа отнимает так много времени, что пока решила не торопиться.

      «Господи, о чём она? о какой партийной работе говорит? Что они тут, на воле, совсем с ума сошли? Такой красавице надо детишек растить да суженого радовать ночами».

      – А в какой же вы партии?

      – В партии социалистов-революционеров. Но я придерживаюсь умеренного крыла, как и Александр Фёдорович.

      – Кто, простите?

      – Как? Разве вы не знаете? Ах да, – смутилась она и тут же пояснила, – Александр Фёдорович Керенский – новый министр юстиции.

      – Кто бы мог подумать! – взмахнул руками он – Эсер и министр!

      – А вы разве не социалист-революционер? А у меня отметка стоит, что вы политический узник и принадлежите к нашей партии.

      – Так и есть. А удивляюсь я потому, что как-то странно получается: пока мы томились в застенках и гремели кандалами, другие уже верховодят. Разве это справедливо?

      – Я не знаю, – девушка опустила глаза. – А вы давно в партии?

      – Восемь лет…

      – И с Марией Александровной Спиридоновой, верно, знакомы?

      – Не без этого…так пару раз встречались.

      – А вы не хотите выступить перед нашим активом? Я могла бы всё устроить.

      – Простите, но для витийствований сейчас не лучшее время. Надо революцию защищать и не только в столице, но и в провинции. Потому и тороплюсь в Ставрополь, что на Кавказе.

      – Хорошо, тогда