Власовцев в плен не брать. Сергей Михеенков

признался часовой.

      – Ничего. Страшно только до окопов добежать. Стариков держись. Бывалые во взводе есть?

      – Есть. Дядя Кузьма, Иван Гаврилыч, дядя Сидор Сороковетов…

      – Ну вот их и держись. Что они делают, то и сам выполняй.

      Часовой задумчиво кивнул.

      – Вы второй волной пойдёте, а это уже не так страшно.

      – А вас за что? – неожиданно спросил часовой. – Под трибунал – за что? Натворили чего-нибудь?

      – Натворил… – усмехнулся Турчин.

      – А хотите, я вам свою порцию водки отдам? Нам же, говорят, перед атакой, водку раздавать будут? А я не пью. Меня от водки мутит.

      – Э, брат, да той водкой пьян не напьёшься.

      – Всё равно, не хочу. Чтобы не говорили потом, что спьяну осмелел.

      – Тогда вот что: поделись водкой с тем, с кем в бой пойдёшь.

      – Вы правы, – согласился часовой.

      – А скажи, ротный ваш, старший лейтенант…

      – Воронцов, – будто невзначай оборонённое подхватил часовой.

      И Турчин спросил часового, давно ли старший лейтенант Воронцов командует ротой? Часовой пожал плечами, сказал, что он из последнего пополнения, а старший лейтенант ротой командует давно, потому что все старики его уважают.

      – Говорят, с сорок первого воюет. А вот сколько командует ротой, не знаю.

      – Бывалый командир.

      Часовой кивнул.

      На рассвете Турчин увидел командира гвардейской роты. Это был Воронцов. Они нос к носу столкнулись в тесной траншее и некоторое мгновение смотрели в глаза друг другу. Турчин понял, что Воронцов узнал его.

      Рядом с ним бежали Фоминых, Терентьев, Рыкун. За ними ещё несколько человек.

      – Не отставать! – крикнул Турчин, оглянувшись на отделение.

      Он увидел лица штрафников: бледные, искажённые гримасой решительности и готовности принять всё, что пошлёт судьба. Точно так же, понял он, выглядел и он.

      Штрафбат – коммуна смертников. Все равны. Все – серенькие, как полевые мыши. И винтовки у всех одинаковые. И гимнастёрки б/у. И всем одинаково налили сто граммов «подъёмных».

      Фоминых старался бежать рядом, плечом к плечу. Этому ничего не страшно. Этот пережил всё. Капитан, из кадровых. Воевал с сорок второго. Командовал стрелковым батальоном. Год назад, под Хотынцом, с двумя ротами своего батальона оказался в окружении. Ранило. Очнулся в плену. Когда зажила нога, бежал. Попал в партизанский отряд. Командовал взводом подрывников. Однажды, возвращаясь с задания на партизанскую базу, взвод наскочил на отряд каминцев. Каминцы начали их преследовать, небольшую группу отбили от взвода, загнали в болото. Снова – плен. И снова бежал. Его спасли полицейские, два брата из отряда местной самообороны. Ночью напоили часового, сбили замок с погреба, на коней и – через болота, мимо постов РОНА и немецких опорных пунктов. Самооборонщиков – в штрафную роту. Фоминых – сюда, рангом повыше. «Хочу войну закончить комбатом», – твердил он, глядя через