Во дни Пушкина. Том 1. Иван Наживин

две… И, кроме того, я так аккуратно их слизнула, что они почти незаметны…

      – Тогда, пожалуй, я помогу вам… Какую книгу ищете вы для меня?

      – Нет, нет, книги потом… – входя своей тяжелой походкой, проговорила Прасковья Александровна. – Идемте… А то блины простынут…

      По дому шла уже веселая перекличка, слышался топот молодых ног, шуршание юбок, смех, и когда Пушкин с хозяйкой, Зиной и Аней вошли в зал, там был уже целый букет женской молодежи, местный священник о. Герасим, известный более под кличкой Шкоды, и барон Борис Вревский, сосед, молодой человек с интересным лицом и темными кудрями чуть не до плеч. Он только что кончил петербургский университетский благородный пансион и готовился в гвардию.

      На большом столе уже дымились и благоухали стопки румяных, нежных блинов, которыми славилось Тригорское: Прасковья Александровна и сама покушать любила, любила и угостить. Ее наливки, травники, квасы, соленья и варенья способны были, по словам Пушкина, мертвого из могилы поднять… Батюшка, худенький, в подержанной ряске, истово прочел молитву, благословил брашна, и все, весело шумя стульями и смеясь, уселись вкруг изнемогающего от обилия яств стола…

      – Батюшка, Александр Сергеевич, Борис Александрович, по рюмочке… Кто чего хочет? – радушно угощала Прасковья Александровна. – Вы травничку, батюшка?

      – Если разрешите, Прасковья Александровна… – как всегда, конфузясь немножко, отвечал попик.

      – Ну, так и наливайте сами… И вообще не заставляйте угощать себя… Александр Сергеевич, помогите батюшке…

      – Со всем нашим полным усердием… – поклонился хозяйке озорник.

      В граненых рюмках засветился черно-зеленый травничек. К упоительному запаху блинов примешался его горьковатый аппетитный запах: так пахнет под осень по жнивью.

      – Ну, с широкой Масленицей, господа!..

      Все чокнулись… Выпили… Глаза ласкали блюда и не знали, на чем остановиться: янтарным ли балычком закусить, белорыбицей ли прозрачной, жирной розовой семгой, икрой маслянисто-серой, грибками ли этими замечательными?.. И дымилась бело-золотая гора рубленых яиц, и матово и жирно белела сметана, и от одного только вида янтарного масла сводило челюсти…

      – Повторим, отче? – деловито спросил Пушкин у попика.

      – С превеликим удовольствием, Александр Сергеич… – застенчиво улыбнулся он.

      Он любил михайловского барина и часто ходил к нему пить чай, но в то же время и опасался его чрезвычайно: иной раз такое согнет, унеси Ты только, Царица Небесная!..

      – Опять травничку или, может быть, по рябиновочке пройдемся?

      – По-моему, лутче бы словно травничку… Для здоровья, говорят, он пользителен…

      Вилки и ножи усердно работали среди смеха и шуток. Старая ключница Акулина Памфиловна строго и с гордостью следила за всем порядком. Стопки блинов таяли с волшебной быстротой, но дотаять до конца никогда не успевали: взволнованные, раскрасневшиеся дворовые девушки – видно было, что они всей душой ушли в свое дело, – подавали из кухни все новые и новые стопки и ставили их перед кушающими.

      – Вот