Врата Птолемея. Джонатан Страуд

хорошее мнение о себе. Но помяни моё слово: скоро станут говорить, что это ты выпустил быка на волю!

      Он вздохнул.

      – Честно говоря, моя репутация – добрая или дурная – не особо меня заботит.

      – Тебя она, может, и не заботит, – мрачно сказал я, – но во дворце есть те, для кого это вопрос жизни и смерти.

      – Только те, кто бултыхается в гуще политики, – сказал он. – А я для них ничто.

      – Хорошо бы, коли так! – мрачно ответил я. – Хорошо бы… Что ты там пишешь?

      – Твоё описание стен стихий на границах мира. Так что прекрати морщить клюв и расскажи об этом поподробнее.

      Ну и пришлось оставить все как есть. Спорить с Птолемеем было бесполезно.

      Он с самого начала был исполнен любопытства и восторга. Накопление богатств, жены и дорогие безделушки – эти освящённые временем предметы вожделения большинства египетских магов – его не интересовали. Он стремился к знанию, но к знанию особого рода – отнюдь не к тем знаниям, что позволяют обращать в пыль стены городов и повергать ниц врагов. Он был немножко не от мира сего.

      В самую первую нашу встречу он застал меня врасплох именно этим.

      Я явился в облике песчаного вихря – в те времена это была самая модная личина. Голос мой гремел подобно эху камнепада в горном ущелье.

      – Назови своё желание, смертный!

      – Джинн, – сказал он, – ответь мне на вопрос!

      Вихрь принялся вращаться ещё быстрее.

      – Мне ведомы все секреты земли и все тайны воздуха! Мне ведомы ключи, отворяющие женские души![24] Чего ты желаешь? Говори!

      – Что есть сущность?

      Песок завис в воздухе.

      – А?

      – То, из чего ты состоишь. Что это такое? И как оно устроено?

      – Э-э… ну…

      – И вот ещё – Иное Место. Расскажи мне о нём. Как там течёт время – параллельно с нашим или иначе? Каков облик его обитателей? Есть ли у них царь или вождь? Есть ли там твёрдая материя, или там царит вечный адский круговорот, или что-то иное? Что собой представляют границы между вашим царством и этой Землёй и до какой степени они проницаемы?

      – Э-э…

      Короче, Птолемею были интересны мы. Джинны. Его рабы. В смысле, наша подлинная природа, а не вся эта внешняя шелуха. Какие бы жуткие обличья я ни принимал, какие бы фокусы ни выкидывал – он только зевал. Когда же я пытался издеваться над его юностью и девчачьей внешностью, он только от души смеялся. Он сидел в центре своего пентакля, держа на коленях стило и папирус, жадно слушал, одёргивал меня, когда я уж чересчур завирался, часто перебивал, чтобы что-то уточнить. Он не применял ни Иглы, ни Пики, ни прочие средства наказания. Его вызовы редко длились дольше нескольких часов. Такого закалённого джинна, как я, имевшего представление о жестоких обычаях людей, это изрядно сбивало с толку.

      Кроме меня он регулярно вызывал многих джиннов и мелких духов. Все вызовы проходили примерно одинаково: вызов, разговор, волшебник лихорадочно записывает услышанное – и отпускает.

      Со временем во мне проснулось любопытство.

      – Зачем ты это делаешь? – напрямик

24

Все враньё, от первого до последнего слова. Последнее – особенно.