Борджиа. Мишель Зевако

мне есть. Не раз я дралась с собакой за объедки, которые Стрига ей кидала. Однажды я подумала, что пришел мой последний час. Я увидела в печке у Стриги краюшки хлеба, и мне очень захотелось их попробовать… Я так давно не ела хлеба!.. Я была голодна… Дождавшись ночи, я проскользнула в пекарню… Я стащила совсем маленькую краюшку… И в тот самый момент, когда я вернулась в конурку, где я спала на подстилке из соломы, передо мной возникла Стрига!.. Она шпионила за мной… Она видела меня! Она свалила меня на землю одним ударом… Я же была такая слабая!.. Потом она начала шпынять меня ногами, а потом, наклонившись ко мне, укусила так сильно, что пошла кровь!.. Окаменев от ужаса, я лишилась чувств… А когда я очнулась, то была уже здесь, у вас на руках, мама Роза… И вы рыдали… О, как вы рыдали!.. Совсем, как сейчас. Почему вы плачете, мама?.. Всё это давно прошло.

      – Но воспоминания жгут меня, словно раскаленным железом…

      – Добрая мама Роза! – воскликнула девушка. – Неужели я настолько глупа, что разбередила вашу боль, говоря о вещах, которые вы бы не знали, если бы я их вам не рассказала… Гоните от себя эти воспоминания, мама! Всё кончено!

      – Только вот угрызения совести никогда не уйдут, – сказала старуха.

      – Угрызения? – удивилась Форнарина.

      – Мне ли еще испугать тебя! Это было бы истинным наказанием.

      – Мама, – проговорила Форнарина, – да что вам в голову ударило? Очнитесь, придите в себя… Ваши слова меня пугают.

      – И тем не менее ты должна это знать! – сказала Мага, вытягивая руки и становясь на колени. – Прокляни меня, Розита, потому что это я была твоим палачом…

      – Проклясть вас за то, что вы меня спасли, за то, что только у вас я познала радость жизни, познала, что такое любить и быть любимой…

      – Слушай же! Это я отдала тебя Стриге!

      – Вы бредите, – пролепетала Форнарина.

      – Да, но я не только вручила тебя этому демону, но еще и давала ей денег, чтобы она тебя ненавидела, била, заставляла страдать…

      – О, мама Роза! Вы не в себе… Очнитесь, молю вас!

      – Не прежде, чем ты все узнаешь! Это я подглядывала за тобой, за твоими страданиями. Я любовалась ими. Твои слезы услаждали мое уязвленное сердце… И это продолжалось до той самой ночи, когда я увидела тебя трепещущей, агонизирующей в зубах Стриги. Тогда во мне произошло что-то непонятное… Я схватила тебя и унесла… Но ты не могла забыть… И ты не забыла… О, как я страдала, когда ты своим нежным голоском рассказывала мне о своем ужасном прошлом… Укоры совести сжимали мне горло… Ну вот теперь ты всё знаешь… Прокляни меня!

      Форнарина слабо вскрикнула. Она склонилась, приподняла старую женщину и обняла ее.

      – Мама! – сказала она дрожащим голосом. – Мама, я вас люблю, а вы… Разве больше вы не любите свою дочь?

      – Господи! Господи! – воззвала старуха. – Она меня прощает!.. Она не оттолкнула меня… Она все еще зовет меня мамой!

      Старая Роза перестала плакать, подавила душившие ее переживания и продолжила:

      – А теперь, дочь моя. Надо, чтобы ты узнала всё…

      – Мама, –