Завтра мы будем вместе. Галина Врублевская

бабуля, ты скоро поправишься, – заверяю я. Именно так говорят все взрослые, заходящие ее проведать. – Язва желудка – дело нешуточное. Лечиться придется долго, но все будет о'кей. Ты обязательно выздоровеешь!

      – Выздоровею, – с надеждой повторяет бабуля, но снова резкая боль заставляет ее стиснуть зубы.

      Проходит минута, другая. Бабуля вновь нарушает молчание:

      – Все же я хочу тебе сказать, внученька, – бабуля пережевывает во рту язык, будто пытается избавиться от застрявшего в зубах зернышка, – Генка-то Петров не твой отец. Он тебя узаконил, но твой настоящий отец…

      Я задерживаю дыхание, наклоняюсь к бабуле. Может, она бредит? Такого не может быть!

      – Ну?

      Но бабуля прикрывает глаза и замолкает. Ее дыхание учащается. Я поправляю ей одеяло, поглаживаю редкие, взмокшие у висков волосы. Не открывая глаз, она вновь начинает говорить:

      – Твой отец – большой человек. Может, даже генерал.

      Я качаю головой. Определенно бредит. Представить свою мать с генералом мне трудно, не из того курятника птица. Вижу ее в своем дошкольном детстве. Отец еще жил с нами. Он матросом был, часто уходил в море на несколько месяцев. А она уже и тогда попивала, но еще пыталась заботиться обо мне. И даже как-то напоказ заботилась, но это мне только теперь ясно стало. Помню, купит мне обновку, шапочку или платье, и перед всеми знакомыми хвастается. Понимаю, сама перед собой оправдывалась. Дескать, не пропила, а на ребенка потратила.

      Еще в зоопарк водила. Мы тогда рядом, на Зверинской улице жили. Бродим, бывало, от клетки к клетке, разных там медведей, лисиц разглядываем.

      И мать достанет из объемистой сумки плоскую бутылочку с «водичкой» и отхлебнет несколько глотков. И после сразу добрее и оживленнее делается.

      На мои приставания дать попробовать «водички», отвечала, что это ее лекарство. Один раз я попробовала тайком это «лекарство», чуть не задохнулась, будто огнем в горле полыхнуло. Это была даже не водка. Водку-то мне отец как-то раз дал попробовать, чайную ложечку, когда мне лет пять было.

      Теперь-то выяснилось, что и не отец он мне был вовсе. Водка была, ясное дело, горькая, но это…

      Позднее уже я узнала, что у маменьки в плоской бутылочке был спиртяшка. Мне к тому времени лет девять исполнилось, и я уже понимала, что к чему.

      Мать моя была фельдшером и спирт на работе приворовывала. Она тогда еще в санчасти училища работала. Но вскоре ее, думаю, за постоянное пьянство уволили. Отец незадолго до того исчез, ушел в самоволку за границей. Так его и не отыскали. Она устроилась дворником в ЖЭКе. Всем поясняла, что из-за ребенка, то есть меня, сменила работу. Говорила: «Не хочу, чтобы Катька после школы безнадзорная болталась. Все лучше, когда мать в доме: и проследит, и обедом накормит». Но в последние месяцы ее жизни обедов в нашем доме почти не было. Хорошо, если мать кашу сварит. А так она все свое время в компании сантехников и электриков проводила. Я часто приходила забирать ее, еле живую, из подвала, где их компания выпивала.

      Бедная