Имаго. Юрий Никитин

подтвердил я. – Как думаешь, кого бы еще запретить? Раз список составлен, то он должен стремиться к расширению. И уже расширяется…

      Он взглянул почти с испугом.

      – А ты откуда знаешь?

      – Да так… Профессия такая, должен предвидеть.

      – Ах да, я что-то слышал, ты теперь в какой-то очень крупной фирме в должности консультанта, почти провидца. Это верно?

      Я отмахнулся:

      – Это неважно. Так список расширяется? Пока дело дошло до первого сожжения, список пополнили еще с десяток наименований?

      Он замялся, взглянул с некоторой нерешительностью, голос упал до шепота:

      – Ну, раз уж ты в курсе… Да, я в комиссии по подготовке. На первом этапе рассматриваются двадцать четыре наименования. Потом, конечно, список сократится, но что-то останется. Наверное, как ты и говоришь, с десяток наименований. А потом, конечно, по мере усиления работы нашего Комитета по защите и укреплению демократии, будут и новые книги в списке.

      – Только книги?

      Он кивнул:

      – Пока да.

      – А потом?

      – Пытаемся продавить подзаконный акт, чтобы вносить и авторов. Не самих авторов, а их книги на сожжение. Не выборочно, а целиком. Если автор в «черном списке», если националист или патриот, то все его книги в огонь, не рассматривая по отдельности…

      Вокруг костра танцы разрастались, буйное веселье охватило всю площадь. На самом краю площади в темноте смутно маячат патрульные машины, там тенями проскакивают фигуры в милицейской форме, но сюда ни один не подходил.

      – Надо бы как-то увековечить, – пробормотал я. – Ведь сегодня день, который войдет в историю… Да и площадь бы переименовать в… гм… нет, это пусть проработает Комитет по защите демократии.

      Легунов оживился.

      – А ведь верно! Эти мероприятия теперь станут регулярными. Местом, так сказать, проявления демократичных принципов и демократичного менталитета. Здесь будут сжигать книги недемократичных авторов, а если вовремя оповещать население, то здесь возникнет излюбленное место для молодежи. Кстати, хорошо бы на той стороне поставить лотки с хот-догами и пиццей. И «пепси», конечно.

      – А в киосках торговать хотя бы марихуаной, – добавил я.

      Он испугался:

      – Что ты говоришь?

      – Из-под прилавка. – объяснил я.

      Он сказал нерешительно:

      – Все-таки это нарушение…

      – Мелочь, – успокоил я. – Ее вот-вот и так разрешат. Зато будет наглядно: демократы готовы разрешить все наркотики, а проклятые диктаторские режимы всегда жестоко преследовали наркоманию, секс-меньшинства… Молодежь не любит думать, ей надо все наглядно, разжеванно. А побалдеть, оттянуться, расслабиться, поймать кайф, отъехать – здесь как раз такое место.

      Он посмотрел на меня с некоторой долей отвращения.

      – Ну, знаешь ли, тебе бы в политику. Прирожденный жестокий циничный политик!.. Не собираешься куда-нибудь баллотироваться?

      – Куда?

      – Ну куда-нибудь?

      Я покачал головой.

      – Я философ. Мое дело – давать советы.

      Он