Отшельник. Томас Рюдаль

только по-твоему, Четырехпалый!

      Он молча ехал по проспекту в сторону дюн. Его пассажирка без умолку тараторила о Мадриде, о покупках и о подруге, у которой сорок пар туфель. Надо не забывать переключать передачи. Эрхард включил кондиционер, чтобы в салоне стало прохладнее.

      – Кстати, имей в виду, – сказала она, когда они поворачивали на Сто первую магистраль, – я обо всем подумала. Правда подумала. Ты заставил меня обо всем подумать. Понимаешь, я взвесила все за и против. Что делать? Взять деньги или послушать старину Четырехпалого? Я говорила с Тиа, и она так рада, что я поеду в Мадрид, и…

      – Замолчи. Ничего не желаю знать. Не хочу знать, почему ты так поступаешь. Ты… ты такая невероятная эгоистка, что мне не…

      – Эгоистка? Нет, дьявол тебя побери, я не эгоистка. Ты понятия не имеешь, что мне пришлось пережить. Я не эгоистка, и не плохая, и не…

      Настала очередь Эрхарда засмеяться.

      – Ты просто дура. Ты такая невероятная дура, что мне страшно думать о будущем. Из-за таких, как ты, я боюсь за будущее.

      Оба умолкли.

      – Зато ты святоша… святее папы римского, – заявила Алина. – Говорю тебе, я обо всем подумала. Но я не могу себе позволить отказаться. Не могу.

      – Заткнись.

      – Я не убивала мальчика. Я ничего плохого не делала.

      – Но из-за тебя и твоей поездки в Мадрид полицейские так и не узнают, что случилось.

      – Ну и что? Черта с два это моя проблема! Да и не твоя, раз уж на то пошло!

      – Совершено преступление. Худшее из преступлений. Кто-то убил маленького мальчика. Скорее всего, не его родители.

      – Знаешь, не все родители хорошие.

      – Уморить ребенка голодом и бросить его в коробке чудовищно. Ни один родитель так не поступит.

      – Родители вытворяют что хотят.

      – Когда у тебя будет ребенок, тебе будет стыдно…

      – Какого хрена ты вообще знаешь? И потом, у меня никогда не будет детей. Понимаешь? Ни-ког-да.

      – Ради их блага надеюсь, что так и есть.

      Он ехал быстро, под сто пятьдесят километров в час, и машина начала вибрировать. Он хотел поскорее избавиться от этой женщины, высадить ее и уехать. Солнце село, и справа от машины все было черно, небо над ними зеленовато-малиновое. Он покосился на свою пассажирку в зеркало заднего вида; достав маленькое зеркальце, она подкрашивала губы. Как будто собралась на свидание со всем полицейским управлением. Он представил себе ее в зале суда. Костюм цвета лосося прекрасно подчеркивал рассказ о том, что раньше она была католичкой. Она будет накручивать на палец пряди волос, каяться и просить прощения. Самое большее ей дадут несколько месяцев. Полицейские будут приходить к ней в тесную камеру, приносить еду. А вечерами охранники будут подглядывать в глазок, как она раздевается перед сном. Хуже всего то, что она прекрасно подходит для своей роли. Она не похожа на героиновую наркоманку, в отличие от многих таких же, как она. Алина выглядит более зрелой и вполне способна быть матерью. Кроме того, она врет не краснея. Наверняка будет лить слезы на предварительном слушании, и ни один журналист не усомнится в ее словах. Во всяком случае, до тех пор, пока