Наследница трех клинков. Дарья Плещеева

отсидеться, нигде носу не показывать. И Бога молить, чтобы твой риваль жив остался. Коли помрет – измайловцы тебе того вовек не простят. Там господа злопамятные…

      – Сам знаю. А как же быть, коли он язык распускает?!

      Громов только руками развел.

      – Что твоя рана? – спросил он. – Франц Осипович смотрел?

      – Смотрел, сказал – от гноя совсем очистилась, шрам останется порядочный. Ну да это – ерунда, я не щеголиха. Что ты привез? – князь подошел к окну и с любопытством смотрел, как разгружают телегу.

      – Привез вина, битой птицы, колбас, окорок привез – дай волю княгине, она бы и корову к телеге привязала. Хлеба хорошего… А вот что еще! Помнишь, княгиня поселила нас тут и уговорилась с Авдотьей Тимофеевной, что ненадолго, потом нам другое жилье сыщет?

      – Помню, ты сам сказывал. И что – съезжать велено?

      – То-то и плохо, что нет. Для кого Авдотья Тимофеевна дом купила – помнишь?

      – Для дочери украденной?

      Вошел денщик Тришка, оценил обстановку, подтащил к раскрытому окну овальный столик и накрыл его простой скатертью.

      – Да. Так вот – прискакал из Курляндии человек, которого она посылала дочь привезти. Оказалось, девица пропала. У того человека есть подозрение, кто ее выкрал. Но он потерял след.

      – Черт возьми! Кто ж польстился на дуру?

      – Дура не дура, а приданое царское. Госпожа Егунова на себя почти не тратит, все копит и копит. Она как-то пошутила – если сложить первые буквы тех деревень, что получит в приданое ее Катенька, то как раз и выйдет «Катерина Егунова».

      Тришка повез по полу разом два стула, обитых красной кожей. Если господам угодно глядеть в окошко – пусть глядят сидя.

      – Ума у ней от того не прибавится. Девица должна быть ловка, знать языки, музицировать, – уверенно заявил князь Черкасский, усаживаясь поудобнее. – В домашних спектаклях блистать, одеваться к лицу. И то еще неведомо, посватаются или нет. Хотя есть случаи, когда нужно о приданом подумать. Кабы она не была дура, я бы упросил матушку, чтобы тебя на ней женила – тебе ведь из чего-то нужно сестрам приданое дать!

      – Да Бог с ней! – Громов махнул рукой и сел напротив. – Там, Петруша, сразу женихи сыщутся. Жениться на дуре ради приданого – пошлость какая-то… да я лучше в Академию наймусь, оно как-то достойнее…

      – В которую? – живо спросил князь.

      – Фортуны.

      Академиями называли постоянные сборища картежников, и там можно было сорвать крупный куш, а можно было и проиграть последние штаны, это случалось куда чаще. Но кроме картежных академий в столице завелась еще одна, основал ее учитель фехтования, то ли англичанин, то ли шотландец. Дав своему заведению имя «Академия Фортуны», он сперва собрал там опытных бойцов, потом стал устраивать ассо – бой из трех схваток, до первого укола, для зрителей, которые бились об заклад, и особенно забавно выходило, когда хозяин выпускал бойца в маске. Эту-то Академию и имел в виду Громов – хороший фехтовальщик мог взять там отменный приз. Другое дело, что дворянину, гвардейцу, преображенцу недостойно