Государь. Никколо Макиавелли

столь известный в нашей истории, был один из самых ревностных гонителей памяти Макиавеллевой. Он соединил в одной книге все клеветы, все нападения, которые навлек на свои сочинения бессмертный флорентинец, и тем остановил новое издание оных. Ученый Conringius, издавший «II principe» в 1660 году, доказал, что Посвин никогда не читал Макиавелли, а толковал о нем понаслышке.

А. С. Пушкин

      Италия! Имя ее издавна было священно одним лишь поэтам. Для того чтобы Италия стала политической идеей, надобен был политик, который сделался бы поэтом.

Р. Ридольфи

1

      Имя для этого времени нашел вовсе не Мишле, а Пушкин. Он едва ли не первый назвал его: «Великая эпоха Возрождения».

      На рубеже XV и XVI столетий Возрождение достигло зенита. Никогда в Западной Европе не рождалось столько гениальных художников и великих поэтов. Даже в Италии. Это было время Сандро Боттичелли и Леонардо да Винчи, Рафаэля, Браманте и Микеланджело. В юности Никколо Макиавелли, несомненно, встречал на улицах родного города Анджело Полициано, Луиджи Пульчи, Михаила Марулла и, конечно, Лоренцо ди Медичи, который был не только самым авторитетным политиком Флоренции, но и одним из ее наиболее одаренных лириков. Саннадзаро, Фоленго и Ариосто приходились Макиавелли сверстниками. Сам он тоже писал стихи. Когда Ариосто не упомянул его в «Неистовом Орланде», перечисляя славных поэтов тогдашней Италии, Макиавелли смертельно обиделся.

      Надо полагать, создатель «Орланда» не склонен был считать стихи, сочиняемые секретарем Флорентийской республики, подлинной и высокой поэзией. Они были умны, но как-то уж слишком простонародны. Им недоставало изящества, благозвучия и того лоска формы, которым к началу XVI века обладали даже самые посредственные петраркисты. Кроме того, в стихотворениях Макиавелли чересчур часто говорилось о политике, и от многих из них попахивало желчью. Они явно выламывались из ставших к тому времени классическими канонов ренессансной лирики. Макиавелли плохо верил не только в Бога, но и в того абсолютно свободного, божественного человека, о котором неустанно говорили Леон Баттиста Альберти, Марсилио Фичино, граф Пико делла Мирандола и все флорентийские неоплатоники. Вернее, он верил в него совсем по-другому. Индивидуалистическая и антропоцентрическая концепция мира, типичная для гуманистической идеологии Возрождения, у Макиавелли сохранилась, но она претерпела в его произведениях серьезные уточнения. В миропонимании Возрождения Макиавелли – рубеж. У подавляющего большинства гуманистов XV века огромный, всеопределяющий интерес к человеку был интересом к отдельной человеческой личности, изолируемой не только от истории, но и от окружающей его общественной, политической среды. Человек был божественным, гармоничным, всесильным, бесконечно прекрасным и – идеальным. Гуманистический идеал Альберти, Полициано, Боттичелли чрезмерно резко противопоставлялся реальной действительности. Он был утопичен и идилличен.

      В произведениях Никколо Макиавелли нравственно-эстетический идеал эпохи Возрождения обрел политическую реальность. Но это вовсе не значит, что Макиавелли перестал быть гуманистом. Обособить его миропонимание от передовой идеологии того времени можно, лишь отъяв гуманизм у Ренессанса. Макиавелли был первым великим писателем Возрождения, который стал изучать человека и человеческие отношения не только с этической и эстетической точек зрения, но также в аспектах социологии. Рядом с проблемой личности в его произведениях встали проблемы народа, сословия, класса, нации, и это привело к существенному сдвигу акцентов. Макиавелли и Ариосто были знакомы, но они плохо понимали друг друга. Макиавелли не понимал, например, как можно беспрекословно восторгаться античным искусством и видеть в изящной словесности высшее проявление свободной человеческой жизнедеятельности. Он с издевкой писал об Италии, которая «воскрешает мертвые вещи: поэзию, живопись, скульптуру» («О военном искусстве», VII). Ему казалось, что воскрешать надо саму Италию. Он, кажется, даже считал, будто пышный расцвет итальянской культуры на рубеже XV и XVI веков был одним из проявлений слабости и нравственной испорченности современного ему общества.

      Так же как большинство гуманистов, Макиавелли был моралистом. Но, продолжая и развивая этико-политическую традицию флорентийского гуманизма, являясь ее наиболее ярким носителем, он поднял эту традицию на качественно новую ступень.

      Отказывая Макиавелли в праве на титул большого поэта, Ариосто был явно не прав. В XVI веке большая поэзия по-прежнему существовала не только в стихотворной форме. Макиавелли был одним из титанов Возрождения, и именно поэтому он оказался великим художником. Люди того времени, как известно, не стали еще рабами разделения труда. Наиболее проницательные мыслители прошлого не случайно ставили Макиавелли в один ряд не только с Мартином Лютером, но также с Леонардо да Винчи и Альбрехтом Дюрером. Созданная Макиавелли «Мандрагора» оказалась лучшей комедией итальянского Ренессанса. Его «Сказка» о Бельфагоре не уступает самым красочным рассказам Маттео Банделло. А романизированная «Жизнь Каструччо Кастракани из Лукки» имеет ничуть не меньшие права на место в художественной литературе, нежели диалоги Кастильоне или сравнительные жизнеописания Плутарха. Но самым великим