Энциклопедия юности. Михаил Эпштейн

бидонвиль, и я, еще один выброшенный на свалку истории русский писатель, сижу под горячим солнцем чужбины на пороге своего дома из картона и шифера с канистрой дешевого красного вина…

      – Французского?

      – Другого там нет. Но из пластмассы пьют только клошары.

      – Что ж, буду пить и я.

      – Ты уверен, что готов к такому? А к тому, что тебя там будет некому читать?

      Заранее и беспощадно моя будущая жена отнимала у меня все возможные иллюзии, после чего предрекла, впервые тогда выступив в роли Кассандры:

      – Жизнь твоя будет там трагичной.

      – Жизнь вообще трагична, говорит ваш Унамуно.

      – То есть ты бы со мной уехал?

      Прямо над нами загрохотал поезд – как раз мы проходили бетонный туннель под железной дорогой. Поперек. Тогда как поезд перекатывал свой грохот в западном направлении. Чтобы быть услышанным, просто нельзя было не перейти на крик:

      – …!..!..!

      Гражданственность

Э

      Время от времени мной овладевали гражданственные порывы. Пик таких настроений пришелся на 17 лет. Я даже решился на трудный разговор с мамой (с папой боялся поднимать эту тему).

Из дневника

      2.6.67.

      «Вчера вечером говорил с мамой о гражданственности. Она взволновалась: «Ты сумасшедший, ты не знаешь жизни, никому нельзя об этом говорить. Нельзя идти против большинства, тебя предадут, арестуют, посадят, ты погубишь себя и родителей, сломаешь себе всю жизнь. Одумайся, тебе всего 17, ты вырастешь и поймешь, что это бредни юности».

      Я же знаю только одно: жить нужно так, как сам считаешь нужным, а не как большинство; жить для высоких целей, для правды и добра, для людей, всем своим существом воздействовать на бытие, не уходить от него в семью или науку, не бояться повернуть против течения – пусть хоть сильный всплеск будет!»

      «3.6.67.

      Фильм «Встреча с прошлым» – о борьбе с кулаками в Грузии. После кино заговорили с Тамарой Мутовкиной [одноклассницей] o несправедливости раскулачивания, о советском строе. Сперва Тамара слушала с интересом, но скептически; потом удалось ее зажечь. На мой вопрос, вступила бы она в тайную организацию, ответ был: да. Я страшно рад и чувствую ее родной и близкой. Но какая теперь на мне ответственность! Ведь раз она знает и участвует, уже нельзя отступить, ограничиться словами – это должно определить жизнь! А вдруг я не способен на Дело? Мне страшно, что я недостаточно серьезно ко всему этому отношусь…»

      Тамара мне нравилась (умеренно), но ко мне относилась с безразличием, у нее были совсем другие вкусы (рослый, атлетичный Габриелян). И вдруг, за несколько месяцев до окончания школы, она расположилась ко мне, стала подолгу разговаривать, мы бродили по улицам, ходили в кино, я ей помогал готовиться по английскому к выпускным и вступительным. Как только мы оба поступили в университет, она со мной раззнакомилась, и стало ясно, для чего я был ей нужен. Потом ходили слухи (ею же пущенные), что она вышла замуж за летчика, что он героически погиб, – мне в это не верилось, а вскоре она исчезла из университета. Вот так распался романтический союз как бы влюбленности и как