Златое слово Руси. Крах антирусских наветов. Сергей Лесной

этой-то практичности в тигровом мехе и нет, – он не отличается ни крепостью, ни густотой или длиннотой шерсти, и уж, конечно, огромной величины шкуру не станут употреблять на мелкие поделки.

      А вот бобровый рукав – дело другое. Шерсть бобра необыкновенно плотна, густа и, главное, водонепроницаема. Человек, прикасающийся во время работы к воде или мокрым предметам, рукава своего бобрового не замочит. Вот в этом-то и заключается смысл бобрового или другого водяного животного рукава, рукав же из шкуры сухопутного животного непрактичен.

      О тигре на Руси тогда только слыхали, а область племени «севера» была полна бобрами, он всюду изобиловал. Об этом свидетельствуют и прямые исторические данные, и названия местностей до сих пор: Бобрик, Бобровицы, Бобровое и т. д.

      В одежде русских того времени шкуры бобра играли немалую роль: мех его был практичен в носке и доступен для всех.

      Наконец, текст «Слова» смыслом своим заставляет нас немедленно отбросить «тигровое» толкование: ведь Ярославна собиралась утереть омоченным в Каяле бобровым рукавам раны Игоря.

      Совершенно ясно, что рану нужно вытереть чистым, плотным мехом бобра, который сыграет только роль переносчика воды, а мех тигра, смоченный, в воде, прежде всего отдаст ране всю грязь, набившуюся между волос.

      Конечно, в XII веке в медицине особенно не разбирались, но лечить раны умели, ибо раны были обычным явлением.

      И здесь упоминание бобра является поразительно точной, исторически верной деталью, ибо только тысячу раз промытый к воде мех бобра, а не иного животного, был пригоден для вытирания раны (о, фальсификатор «Слова», – ты был гениален!).

      Этот пример довольно ясно показывает, как глубоко различно понимают «Слово» натуралист и филолог. Для филолога бобровый рукав – это только аксессуар одежды и все, смысл речения для него остается книгой за семью печатями, для натуралиста – это жизненная деталь, сцепленная железной логикой с излагаемым. Автор «Слова» неспроста сказал «бебрян рукав», и, конечно, те, кто считает «Слово» хвалебной песнью, никогда не доймут его.

      Оба упоминания о белке нам кажутся чрезвычайно сомнительными. Многие в «растекашеться мыслию по древу» (17) усмотрели упоминание о белке. Предполагалось, что «мыслит – это испорченное во время переписки «мысию», а «мытью» в некоторых местах называют белку.

      Это совершенно абсурдное предположение; с предположениями об описках можно доказать все, что угодно.

      Трудно поверить, что критическая мысль современного исследователя может так легко поверить, что «мыслию» – это «мысию», а «мысию, – это «мышию» в Псковской губ. А ведь рядом упомянуто «мыслено древо», образ древней поэтики, существовавший и у скандинавов и разъясняющий «мыслию» самым исчерпывающим образом.

      В другом месте упоминание о «белке» «более точно и определенно: «емляху дань по беле от двора» (331). Но и здесь еще вопрос является ли «бель» – белкой, сходство – это еще не доказательство, называют же в Москве француженок с именем